В XIX веке структурное и художественное оформление всех этих видов «культурно-зрелищных и массовых мероприятий» по-настоящему началось в 20-х годах, после войны с Наполеоном. Этот период совпадает со временем позднего ампира. Кажется, что он достиг своего расцвета, но, как это всегда и бывает, расцвет этот предвещает неминуемое наступление распада. И уже в русле ампира зарождаются совершенно новые тенденции. Наиболее ярко тенденции эти проявились как раз в создании оригинального культурно-развлекательного комплекса. Речь идёт о Екатерингофе.
«Хвостовым некогда воспетая дыра»
Созданный Петром Великим как ближняя загородная резиденция при Петергофской дороге, Екатерингоф к концу «осьмнадцатого столетия» пришёл в упадок. В 1804 году поступил в городское ведомство. Возобновились первомайские народные гулянья, заведённые ещё Петром, а также гулянья в Троицу и в Духов день. Тогда же был разработан проект создания увеселительного парка, но война 1812 года отодвинула его воплощение на двадцать лет. Новый проект от имени организованного просвещённой публикой общества возрождения Екатерингофа был подан Плюшаром генерал-губернатору Милорадовичу. Проектирование увеселительных павильонов, в числе коих предполагались и театр, и гостиница, в 1823 году тот поручил Огюсту Монферрану, уже зарекомендовавшему себя в качестве яркого архитектора. Зодчий представил целую серию проектов, выполненных в разных, порой весьма экзотических стилях. Век эклектизма ещё не настал, но в парке появились и Мавританский павильон, и готический Львиный. «В готическом стиле» было возведено и самое крупное сооружение парка — Вокзал, или Французский трактир, сочетавший в себе функции ресторана, дансинга, кафе, помещений для бильярда и других игр. Ему отвечал внешний облик сооружения для Русских гор, где спиралевидные пандусы, заключённые в цилиндрический объём, просматривались на всю высоту через колоссальные стрельчатые проёмы. Готические мотивы доминировали и в архитектурном оформлении Фермы.
Однако в Екатерингофе со временем появился и Русский трактир. Инженер П. Базен возвёл фантастический по виду и новаторский по конструкции Цепной мост — предтечу Египетского, Пантелеймоновского, Банковского и Львиного мостов в Петербурге. Многочисленные литографии запечатлели живописные ландшафты парка, получившего новую славу и любовь петербуржцев. Сюда на гулянья стекались все слои общества, включая членов царской семьи и самого императора. Несмотря на регламентацию времени и места прогулок разных сословий, современники свидетельствовали, что на дорожках и тропах Екатерингофа можно было видеть одновременно и роскошнейшие экипажи вельмож, и прогуливающихся мещан, крестьян и лавочников в их исконном русском платье.
Официозная пресса превозносила красоты парка в восторженных выражениях, а вот Пушкин откликнулся весьма скептической эпиграммой:
Х[востовым] некогда воспетая дыра!
Провозглашаешь ты природы русской скупость,
Самодержавие Петра
И Милорадовича глупость.
Дом со львами
Конечно, приятно два-три раза в год ощутить единение с «народом», но в повседневной жизни правящий класс нуждался в собственных увеселениях и в своих культурных наслаждениях. Понятно, что в каждом дворянском особняке предусматривались бальный зал, гостиные и парадная столовая для организации балов и раутов. Но эти празднества ложились тяжким бременем на семейный бюджет: отец Евгения Онегина «давал три бала ежегодно и промотался наконец». Необходимы были коммерческие заведения.
В 1817–1820 годах на углу Исаакиевской и Адмиралтейской площадей и Вознесенского проспекта вознёсся огромный доходный дом князей Лобановых-Ростовских. Как и другие остроугольные здания Петербурга, он был прозван «утюгом», но благодаря украшавшим подъезд мраморным львам, воспетым Пушкиным в «Медном всаднике», получил более благородное имя «Дом со львами». Согласно практике дореволюционной России, в наши дни вновь ставшей актуальной, дом был «записан» на жену князя Клеопатру Ильиничну. Но вскоре супруги разъехались, и Дом со львами по факту перешёл в её собственность.
В архитектурно-градостроительном отношении это произведение всё того же Огюста Монферрана сыграло исключительно важную роль. Исаакиевская площадь до начала XIX века оставалась косоугольной и неоформленной. Решено было отрезать от неё и отдать под застройку треугольный участок. В результате площадь приобрела прямоугольную конфигурацию. Участок царь отдал своему флигель-адъютанту Александру Яковлевичу Лобанову-Ростовскому для возведения на нём доходного дома, который стал выдающимся памятником позднего ампира. Некоторая тяжеловесность ордерных форм оправдывалась его градостроительным положением. Александровского сада не было, и дом Лобановых отлично просматривался с Невы и с Васильевского острова, что немедленно было отражено в многочисленных изображениях Исаакиевского наплавного моста. С другой стороны, зодчий учёл соседство со строящимся Исаакиевским собором. Изящные пропорции Дома со львами померкли бы рядом с мощью гранитных колоннад, пропали бы при восприятии панорамы с Васильевского острова. Здесь необходимы были иные краски, требовалась работа широкой кистью, большими мазками. Что же касается интерьеров княжеского дома, их отделка сохранилась фрагментарно. Своеобразен вестибюль, роскошна помпезная лестница. Залы бельэтажа многократно перестраивались при смене казённых учреждений, и в них встречаются лишь отдельные детали.
По завершении строительства и отделки дом стал центром притяжения знатной публики. Любопытные сведения о событиях культурной жизни столицы, связанные с домом княгини, донесли до нас «Отечественные записки», издававшиеся Павлом Свиньиным. В 1821 году он сообщал, что Великим постом некий господин Сен-Мор продолжил свои литературные вечера для любителей французской словесности. «Подписка на 10 таковых вечеров стоила 75 руб. с персоны». Обстановка подобных собраний представлена в «Египетских ночах» Пушкина: «Все ряды кресел были заняты блестящими дамами; мужчины стеснённой рамою стали у подмостков, вдоль стен и за последними стульями... Публика была многочисленна».
В том же доме гамбургский живописец Сур демонстрировал свою «Космораму». За наукообразным названием крылся обыкновенный раёк. Принцип действия заключался в том, что благодаря специальной оптике и освещению у зрителя создавался эффект стереоскопического восприятия городских ландшафтов. Демонстрировались виды преимущественно немецких городов — Берлина, Потсдама, Гамбурга, но также Рима, Вены и так далее. Крупные габариты помещений в доме Лобановой-Ростовской позволяли развернуть здесь и более масштабное зрелище. По словам П. Свиньина, «сверх того, показывает Г-н Сур картину в виде панорамы, представляющую победу, одержанную Александром Великим над Дарием при реке Гранике, — и ту минуту, когда мост, через который Персы, преследуемые македонянами, бегут, разрушается... Виды сии переменялись три раза. Цена за вход платится 2 руб. 50 коп. с персоны». До изобретения кинематографа такие зрелища были весьма привлекательны для просвещённой публики, которую принимали в доме княгини. Что касается простого народа, то и для него устраивались подобные демонстрации — по соседству, на Адмиралтейской площади, во время масленичных и пасхальных гуляний. Впрочем, посещались они менее охотно, чем балаганные представления и катальные горы.
Надо полагать, живописец Сур арендовал залы, выходившие на Адмиралтейскую площадь, поскольку бытописатель столицы продолжал: «На другой стороне в сем же доме показывается Сценография Иерусалима и святых мест, окрест его лежащих. Вид сей снят с натуры Г-ном Тозелли». Этот живописец-панорамист известен у нас своей акварельной панорамой Санкт-Петербурга, исполненной в годы строительства дома Лобановых-Ростовских с башни Кунсткамеры. Панорама находится в собрании Эрмитажа. Однако в изображении святых мест художник не ограничился живописью. «Сценография Иерусалима» включала и скульптуры «пилигримов всех наций, с благоговением приближающихся к Господню гробу, а по долине Труров и Аравитян в разных группах». Восторгам обозревателя не было границ: «Зрелище сие весьма походит на театральную сцену, только несравненно ещё живее». Живость достигалась, к примеру, тем, что «для большего очарования» художник заставил в источнике, «орошающем окрестности Иерусалима, журчать настоящую воду». Плата за всё это удовольствие, предвещавшее современные театрализованные инсталляции на крупных музейных вернисажах, составляла по пять рублей за вход. Тут же можно было приобрести своего рода выставочный каталог — «небольшую тетрадку с литографированными видами сих мест по 2 руб.».
Многие апартаменты в громадном доме тем не менее оставались незанятыми. В сентябре того же года домовая контора Лобановых-Ростовских объявляла о сдаче внаем «бельэтажа на площадь и на Вознесенскую улицу», а также двух зал в том же этаже, «хорошо отделанных, удобных для концертов и маскарадов». Поскольку в скором времени громадное здание было продано военному ведомству для размещения в нём министерских департаментов, «культурно-развлекательная миссия» дома княгини пресеклась.
Подобные залы и подобные увеселения, проходившие в них, существовали во многих частных домах Петербурга. Но, пожалуй, лишь в одном genius loci столь укоренился, что бельэтаж этого дома до сих пор сохранил свою культурно-зрелищную функцию. «Ведь нынче праздники
и, верно, маскерад у Энгельгардта...»
Речь идёт о доме Энгельгардта на углу Невского проспекта под № 30 и набережной Екатерининского канала, позднее — канала Грибоедова. С 1761 года на этом участке стоял трёхэтажный особняк генерала Вильбоа. Вскоре, выйдя в отставку, он продал его князю Голицыну и удалился в своё лифляндское поместье. Князь Александр Михайлович занимал видное положение в эпоху Екатерины, некоторое время был главноначальствующим в Петербурге, внёс весомый вклад в благоустройство и в административное управление столицы. Его жена, Дарья Алексеевна, урождённая Гагарина, «жила очень открыто, давала балы, концерты и особенно любила устраивать у себя домашние спектакли. В её доме всегда было много гостей, преимущественно иностранцы и весь дипломатический корпус». Этот статус дома сохранялся до конца XVIII века, когда его арендовал французский эмигрант Лион, который устраивал здесь маскарады и концерты. За неимением собственного здания помещения дома Лиона одно время использовало Дворянское собрание.
На рубеже XIX века дом приобрёл богатейший откупщик Михаил Кусовников. Дом покупался им для дочери. В залах дома № 30 на Невском, которые арендовало Петербургское филармоническое общество, зазвучала музыка, и какая! Произведения Моцарта, Гайдна, Бетховена. Именно тут прошли петербургские премьеры двух гигантских творений гения — Торжественной мессы и Девятой симфонии. На первом этаже культурно-развлекательную функцию дома до 1829 года дополняла книжная лавка Слёнина, которую посещали Пушкин, Жуковский, Вяземский и Крылов. В 1828 году купчиха Ольга Кусовникова выходит замуж за Василия Энгельгардта и становится баронессой. Однако брак был взаимовыгоден и в финансовом отношении — Василий Васильевич был племянником Потёмкина и унаследовал значительную часть его несметных богатств.
В 1829 году молодожёны затевают перестройку доходного дома по проекту архитектора Поля Жако, добавив четвёртый этаж. Фасады дома Энгельгардта часто характеризуют как классические. Это совершенно неверно. Наоборот, он предстаёт как один из первых и великолепных образцов новой эпохи, эпохи эклектизма. Умный выбор позволял использовать любые архитектурно-декоративные системы оформления. Жако, применявший элементы ордерных форм, относится к тем зодчим, кого по недоразумению причисляют к поздним классицистам. Однако детальный анализ показывает, что композиция здесь порывает с принципами и закономерностями классицизма и ампира.
Новые интерьеры парадных залов включали Готическую и Китайскую гостиные, концертный зал с прекрасной акустикой. Газета «Северная пчела» писала: «Храм вкуса, храм великолепия открыт для публики! Всё, что выдумала роскошь, всё, что изобрела утончённость общежития, соединено здесь... Отличная музыка гремит в обширных залах, согласные звуки певчих разносятся под позолоченными плафонами». В верхних этажах — съёмные квартиры и безумно дорогая гостиница. Современники бранили высокие цены и низкое качество ресторанной кухни. Балы и маскарады в этом доме удостаивали своим посещением члены императорской семьи. Однако современники ругали и маскарады. Тем не менее события драмы Лермонтова «Маскарад» происходят именно «у Энгельгардта», о чём во всеуслышание сообщает со сцены не кто иной, как Арбенин. Но как раз с 1835 года, когда была окончена драма, дирекция Императорских театров получила монопольное право на проведение костюмированных балов и «маскерады у Энгельгардта» прекратились.
С тех пор этот дом вновь становится по преимуществу центром музыкальной жизни Санкт-Петербурга. Здесь играли лучшие пианисты России и Европы, среди которых в 1843 году был Ференц Лист. На сцене концертного зала выступали Гектор Берлиоз, Рихард Вагнер, Иоганн Штраус. Вот тут мы и возвращаемся к genius loci. Несмотря на все превратности истории — войны и революции, перестройки и разрушения — ведь от первоначальной отделки парадных залов не осталось и следа, — это здание и поныне хорошо знакомо просвещённым жителям Петербурга, поскольку группа крупных помещений, находящихся в нём, давно уже принадлежит петербургской Филармонии. Здесь располагается Малый её зал с кулуарами, фойе и другими вспомогательными пространствами.
В истории дома Энгельгардта, как в капле воды, запечатлелся важный этап истории и развития буржуазных отношений в России. Процесс этот начался ещё в екатерининское время, но в царствование Николая Первого он приобрёл широкий размах, сделав Великую реформу 1860-х годов не только возможной, но и необходимой. В основе процесса лежали два встречных движения — коммерциализация дворянства и возвышение купечества. Характерно, что вышедшие из дворян и аристократов предприниматели-неофиты, не связанные свойственным негоциантам сословным кодексом чести и правилами делового общения, превращались в особенно жадных и беспринципных стяжателей и хищников. К сожалению, сегодня мы знаем о подобных тенденциях не понаслышке.
«Какой Пассаж!»
Уже в николаевскую эпоху аристократы берутся за широкие финансовые проекты. Счастливая идея построить крытую торговую галерею — пассаж, — каких было множество в Лондоне и Париже, пришла в голову коллежскому советнику графу Якову Эссен-Стенбок-Фермору. Для этого граф выкупил протяжённый участок между Невским проспектом, 48, и Итальянской улицей. Участок этот, как, впрочем, и любой дом в Петербурге, имел давнюю и славную историю. Достаточно сказать, что первый дом на нём возвёл для себя и по собственному проекту ещё Михаил Земцов — прославленный зодчий петровского и аннинского времени. Позже дом Земцова был соединён с соседним, надстроен до двух этажей. На панораме Невского проспекта 1830-х годов это одно из самых безликих, невыразительных зданий. Зато в 1836 году именно в нём поселились нидерландский посол барон фон Геккерен и его приёмный сын Жорж Дантес, к тому моменту ещё не женатый на свояченице Пушкина, Екатерине Гончаровой. Так что именно этот дом был свидетелем всей трагической истории, связанной с гибелью великого поэта.
Однако вернёмся к Стенбок-Фермору и его предприятию. В 1846–1848 годах академик Рудольф Желязевич, старший архитектор департамента железных дорог и инспектор строительства Николаевской железной дороги, строит для графа крытую торговую галерею. Выбор зодчего был не случаен — во многих постройках Желязевича широко применён чёрный металл — железные стропила большого пролёта, железные балки и другие технические новшества.
По существу, петербургский Пассаж — это улица под кровлей из стекла и железа, по сторонам которой — трёхэтажные галереи, за ними «разместились магазины и кондитерские, кабинет восковых фигур, „механический и анатомический театр“, „живые картины“ в верхних этажах, ресторан в подвале и большой зрительный зал. С той поры петербуржцы не зависели от скверной балтийской погоды и любовно называли Пассаж „гостиной, где сходятся знакомые“». Фасады этого сооружения, выходящие на Невский и Итальянскую улицу, узки и играют подчинённую роль по отношению к целому. Они были оформлены архитектором в характере «неоренессанса». Был в Пассаже и театральный зал, где устраивались лекции и проводились литературно-драматические вечера. Там выступали Островский, Некрасов, Тургенев и другие литераторы и учёные. В театральном зале любительские труппы ставили спектакли.
К концу XIX века владельцами Пассажа были князья Барятинские. Крупнейшее торговое заведение столицы находилось в руках представителей старинной аристократии. По их заказу в 1899–1901 годах здание было перестроено гражданским инженером Сергеем Козловым. Оно стало четырёхэтажным, к главному фасаду был пристроен входной двухколонный портик. Теперь в нём располагалось шестьдесят четыре торговых зала общей площадью более 5000 квадратных метров. Новый фасад Пассажа, оформленный пилястрами колоссального ордера, сохранил свою стилистику, но стал ещё более представительным. Но в целом надо сказать, что при всех последующих реконструкциях, которые имели место и в советское время, общий характер интерьеров сохранился. Это наглядно демонстрируют их разновременные изображения.
С 1904 года в зрительном зале, выходящем на Итальянскую улицу, где прежде игрались фарсы и процветал дух кафе-шантана, стал работать Новый драматический театр Веры Фёдоровны Комиссаржевской. Позднее, с 1908-го, ежегодно гастролировала «московская труппа Симона Сабурова — вновь с весёлым жанром фарса, лёгкой комедии, обозрений». Звездой этого театра была Елена Маврикиевна Грановская. Впрочем, талант её оказался необыкновенно разносторонен. А с осени 1913 года театр С. Ф. Сабурова надолго утвердился на сцене Пассажа как постоянный петербургский театр, который возглавляли Грановская и её партнёр по сцене С. Надеждин. С 1925 года по 1929-й он был художественным руководителем и ведущим актёром ленинградского театра «Комедия».
В 1936-м в Пассаж переезжает Театр-студия Сергея Радлова, позже переименованный в Театр имени Ленсовета. Ставили Шекспира в переводах жены худрука Анны Радловой, когда-то соперничавшей с Ахматовой за лидерство среди петроградских поэтесс. С начала войны бригады актеров выезжали на фронт. 3 декабря 1941 года состоялась последняя премьера — «Дама с камелиями» в переводе Радловой. Театр проработал до конца января 1942 года и был эвакуирован. 18 октября 1942 года, в самое суровое время блокады, здесь спектаклем по пьесе К. Симонова «Русские люди» открылся новый театр, названный «Городским», труппу которого составили артисты Радиокомитета и Театра драмы имени Пушкина.
После войны, точнее с 1959 года, этот театр стал называться Театром драмы имени Веры Фёдоровны Комиссаржевской. Золотой век его наступил, когда театром руководил Рубен Агамирзян (1966–1991).
ХХ век начинается
Великие реформы 1860-х годов привели к быстрым преобразованиям в социальном устройстве Российской империи. В течение немногих оставшихся на долю XIX века десятилетий сословное общество превратилось в классовое. В столичных городах и производственных центрах возник класс профессиональных промышленных рабочих — пролетариат, оторванный и от земли, и от торговли. Получившие образование выходцы из купечества и инженеры-разночинцы превратились в предпринимателей-буржуа...
Совершенно новые задачи встали перед руководителями развлекательных и образовательных центров. При заводах возникали народные чайные, читальни, клубы для рабочих. Отвлечением народа от пагубных пристрастей было обеспокоено Общество о попечении народной трезвости, которое тоже пыталось создавать свои развлекательные заведения. В конце концов, возникла идея построить громадный комплекс Народного дома, которая была реализована уже в начале следующего столетия. Тогда же подобные сооружения начали создаваться и по частной инициативе — наиболее известен Народный дом графини Паниной на глухой, захолустной Лиговке, в одном из самых неблагополучных уголков Петербурга. Но и его строительство осуществилось уже в ХХ веке.
Пример Пассажа тоже не был забыт. Елисеевы решили построить торгово-культурный комплекс неподалёку, тоже на Невском. Однако всё это уже не в XIX, а в следующем столетии. ХХ век и революция дали новую жизнь идеям народных домов. Речь идёт о тех самых рабочих клубах, домах и дворцах культуры, с которых мы начинали разговор в этой публикации.
a propos
Михаил Николаевич Микишатьев — архитектор, реставратор, краевед, лектор, автор ряда книг и статей о Петербурге, член Санкт-Петербургского отделения Союза художников России, лауреат Анциферовской премии (2012), авторитет журнала учёта вечных ценностей «Адреса Петербурга».
nota bene
На обложке материала парадная лестница Малого зала Филармонии со скульптурой М. И. Глинки. Фотография Юрия Молодковца
