Журнал учёта вечных ценностей продлевает «Век музеев»
Трудно сосчитать проекты нашего журнала, появлением которых мы обязаны нашим авторитетам.
Этот лонгрид собран на основе серии уже вышедших и только готовящихся к печати выпусков и публикаций, тематически связанных со столетием четырёх знаменитых государственных музеев-заповедников в дворцовых пригородах Санкт-Петербурга.
ГМЗ «Петергоф», «Гатчина», «Царское Село» и «Павловск» обрели музейный статус в одном и том же 1918-м, на следующий год после Русской революции.
Редакция журнала с равным вниманием отнеслась ко всем музеям-юбилярам. Тем более, что давнее сотрудничество связывает нас с каждым из них долгие годы. В Петергофе и Царском Селе мы упражнялись в музейной ломографии, оформляя на строительных заборах рекордной длины ломографические стены. В Царском стартовала затеянная нами Большая крымская экспедиция в честь 230-летия легендарного путешествия Екатерины Второй на юг России. Для Гатчины «Адреса» готовили музейный отчёт 2016 года, изо всех сил стараясь не повторить два предыдущих, выполненных для Петергофа. Немало публикаций выпустили про Павловск, напечатав в числе прочих уникальную фотографию семидесятых годов, где Павловский дворец осматривает президент США Ричард Никсон, а первый секретарь обкома КПСС Григорий Романов выступает в качестве гостеприимного хозяина.
Готовясь к выпуску серии номеров журнала, посвящённых столетию ГМЗ, редколлегия «Адресов» договорилась о поддержке проекта с руководителями всех четырёх заповедников. Елена Яковлевна Кальницкая и Ольга Владиславовна Таратынова написали для нас статьи в главной рубрике «Тема». Вера Анатольевна Дементьева дала интервью главному редактору журнала, а со слов Василия Юрьевича Панкратова мы сами подготовили корреспонденцию. Все эти тексты легли в основу этого лонгрида. Авторами многих публикаций в журналах юбилейной серии стали научные сотрудники и другие специалисты «Гатчины», «Павловска», «Петергофа» и «Царского Села». Редакция признательна архивным работникам, отыскавшим для нас уникальные документы — свидетельства становления нового статуса императорских дворцов в качестве музеев. Спасибо фотографам, в разные годы фиксировавшим музейный процесс, и учёным, специализирующимся на исследовательской работе в фондах. Только благодаря им стал возможен выход данной серии.
Юбилеям свойственно заканчиваться. Но в нескольких выпусках «Адресов Петербурга» проект «Век музеев» будет привлекать всё новых и новых читателей, открывая для них удивительную столетнюю историю музеев-заповедников в 1918–2018 годах.
Это и значит «хранить вечно»
Елена Кальницкая
Генеральный директор Государственного музея-заповедника «Петергоф»
Весной 2018 года исполняется 100 лет с того момента, когда пригородные императорские дворцы близ Петербурга в Петергофе, Царском Селе, Павловске и Гатчине стали общедоступными музеями. Понимая важность этой даты, четыре всемирно известных музея-заповедника, объединив усилия, реализуют масштабный проект «Век музеев», включающий в себя выставки, конференции, лекции, театрализованные представления и многое другое.
Нам приятно отметить, что эту инициативу поддержали Министерство культуры Российской Федерации, Правительство Санкт-Петербурга, наши коллеги, партнеры и друзья. С заинтересованным вниманием до последних дней своей жизни вместе с нами размышлял о столетнем юбилее пригородных музеев писатель Даниил Гранин — вся его жизнь прошла на фоне их истории.
Свидетельством любви и уважения к музеям стали юбилейные выпуски журнала «Адреса Петербурга», посвящённые истории знаменитых летних резиденций Дома Романовых.
В суровой и драматической летописи России яркая история летних царских резиденций в окрестностях Петербурга воспринимается по-особому. Октябрьский переворот, превративший блистательные дворцы Петергофа, Царского Села, Гатчины и Павловска в общедоступные музеи, обрёк их на трагический путь развития на протяжении ХХ столетия.
Роскошные императорские дачи в окрестностях столицы для царствующей династии строили лучшие зодчие своего времени. Все Романовы были страстными коллекционерами, и собранные за три столетия коллекции дали возможность каждому из них продемонстрировать свой вкус и миропонимание в оформлении дворцов, ставших своеобразными портретами владельцев.
Октябрь 1917 года перечеркнул судьбы резиденций и их владельцев. «...Старые хозяева ушли, после них осталось огромное наследство. Теперь оно принадлежит всему народу, — призывали Советы рабочих и солдатских депутатов. — Берегите это наследство, берегите дворцы, они станут дворцами вашего всенародного искусства» Для проведения национализации быстро создаётся Коллегия по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Комиссарами по охране музеев и художественных ценностей назначаются Б. Г. Мандельбфум и Г. С. Ятманов. Огромную позитивную и, пожалуй, в полной мере не оценённую роль играют в этом процессе музейщики ушедшей эпохи.
Полагаю, что ими двигало отнюдь не желание идти в ногу со временем, а принять новые правила жизни вынудила не только врождённая любовь к культуре, но и естественный инстинкт самосохранения. Намерение спасти пригородные дворцы, превратив их в народные музеи, заставило представителей старой творческой интеллигенции двинуться вперёд рука об руку с красными комиссарами, имевшими о культуре весьма поверхностное представление.
Историки и искусствоведы — А. Н. Бенуа, Ф. Г. Беренштам, В. П. Зубов, Н. Е. Лансере, В. К. Макаров, А. А. Половцов, Г. К. Лукомский, В. Н. Талепоровский, В. И. Яковлев и другие согласились занять административные должности в национализированных дворцах, выступив в полной мере хранителями памяти. Многие из них осознавали, что в музейной среде отсутствует единство позиции и не хватает профессиональных кадров. Тем не менее, проблеме охраны и безопасности дворцов и коллекций власти уделили немалое внимание. При поддержке А. В. Луначарского летом 1918 года Петергофcкий, Царскосельский, Гатчинский и Павловский дворцы открылись как общедоступные музеи.
Теперь этим музеям предстояло обрести своё лицо. Но какое? Хранители отдавали себе отчёт, что большевиков раздирают противоречия: уничтожив ненавистный монархический строй, им приходится прилагать огромные усилия для спасения исторических ценностей, рождённых этим строем. Повсеместно звучавшие лозунги, что дворцы являются результатами «достижений многовековой культуры человечества», были непонятны.
В такой ситуации музейные специалисты получили социальный заказ на создание во дворцах музеев царского и дворянского быта, экспозиции которых должны были объяснить зрителю причины революции. Они представлялись простыми, ведь низшие классы не могли жить в подобной роскоши. Главной задачей музейных работников стало превращение царских дворцов в просветительские учреждения, отвечающие идеологии новой эпохи, и создание в них выставок, нацеленных на пропаганду.
Надо сказать, что на первых порах новые дворцы-музеи пользовались огромной популярностью. Движимые естественным человеческим любопытством, рабочие и колхозники толпами шли сюда, чтобы взглянуть, в какой роскоши жили их классовые враги. «Почтительно мы посещаем дворцы, которые с яростью брали отцы», — писал впоследствии советский поэт В. Д. Берестов.
Если б в тот момент представители новой власти смогли — или хотя бы попытались — осознать роль «граждан Романовых» в развитии отечественной культуры, они поняли бы необходимость сохранения в их дворцах мемориальной среды. Но поощрялся только зрительский интерес к образу жизни царей, а их личности оказались перечеркнуты историей.
Подобный интерес был быстро удовлетворён, и пригороды мало-помалу превратились в музеи одноразового посещения. Разрушительность примитивного подхода стала очевидна: потребности в экспозициях, показывающих музейные предметы отстранённо от истории их создателей и владельцев, хватило ненадолго...
Между тем, коллекции царских резиденций, уничтоженные как самостоятельные собрания со своей историей и изъятые из естественной среды, ждал следующий этап драмы. Многие ценные произведения пригородных дворцов начали передавать в собрания крупных музеев Петрограда или, что ещё страшнее, продавать за границу. Органы управления учреждениями культуры так и не разработали чёткой позиции в музейном вопросе, реорганизованное музейное дело подчинялось идеологии. Декларируемый в тот момент принцип забвения истории стал губительным для исключительного феномена петербургских пригородов. Насильственный характер проводимых мероприятий определил остроту и нетерпимость, с которой осуществлялся процесс «омузеивания дворцов». Всё это обернулось для петербургской культуры невосполнимыми потерями.
Создание новых дворцов-музеев вызвало бурную полемику в среде специалистов. Некоторые из них настаивали на полном восстановлении частично разрушенного царского быта, а в случае невозможности — его имитации. «Поскольку подлинного быта в этих парадных залах дворцов и особняков нет, а есть лишь золочёная рама, в которой когда-то протекал этот быт своею парадною стороною, постольку перед посетителем приём этот может нарисовать, под эту раму, картину какой-то сказочной жизни, жизни высокой красоты и неиссякаемого изящества…», — полагал теоретик музейного дела, профессор Петроградского университета М. Д. Приселков. Другие спорили по поводу того, следует ли «беречь унаследованное от старого строя художественное и бытовое имущество во дворцах-музеях в том самом виде, составе и расположении, в каком оно получено, или здесь допустимы изменения».
В каждом дворце складывалась своя позиция. В. Н. Талепоровский настаивал, что каждый дворец «имеет подлинное лицо своей эпохи», не позволяющее ничего менять или создавать искусственно. В. П. Зубов соглашался с намерением сохранения памятников без изменений. В. К. Макаров предлагал создавать во дворцах музеи, сочетающие мемориальные интерьерные экспозиции и тематические выставки.
В 1923 году А. Н. Бенуа призвал не воспринимать каждый дворец как труп, «захваченный историей в определённый момент и подлежащий мумификации». Он предложил разработать индивидуальные программы дальнейшего бытования пригородных резиденций. Во дворцах Петергофа можно было хранить предметы, связанные с петровским временем, одновременно создав в Александрии экспозиции, посвящённые её создателю, императору Николаю Первому и его эпохе. Царскосельские дворцы, связанные с правлением императриц Елизаветы Петровны и Екатерины Второй, рассматривались как музеи художественных стилей барокко и рококо. В Александровском дворце сохранялась бы мемориальная обстановка жизни императора Николая Второго и его семьи. Ансамбль Павловского дворца виделся музеем русского классицизма с экспозицией, посвящённой эпохе императора Павла Первого. В Гатчине приоритетной становилась память Александра Третьего, и одновременно создавался задуманный им Музей русского портрета.
Однако идеи Бенуа восторга у коллег не вызвали, а теоретик музейного дела Ф. И. Шмидт остановил полемику, сформулировав справедливый вывод о том, что все пригородные дворцы Петербурга являются памятниками «многолетнего типа, где каждый император становится в ряд своих предков и своих потомков». Именно поэтому их ориентация на один конкретный временной период (стиль, эпоху) явится «величайшим насилием и над зданиями, и над вещами, и, конечно, над посетителями». Сложнейший процесс превращения дворцов в музеи, проводившийся стремительно, без серьёзного осмысления и научной разработки концепций, предопределил ошибки следующих десятилетий, многие из которых не исправлены по сей день.
Время шло. После окончания Гражданской войны страна вернулась к мирной жизни, и стало казаться, что теперь наступило время изучения и реставрации дворцов. Петергоф с 1924 года возглавлял новый директор — Николай Ильич Архипов, заинтересованно взявшийся за освоение фонтанного хозяйства. К этому времени спал поток любопытных посетителей музеев дворянского быта, и, чтобы дать этому объяснение, бытовые экспозиции признали не соответствующими марксистской теории. Этот вывод немедленно повлёк за собой закрытие ряда музеев в пригородных дворцах, которые теперь нужно было спасать от превращения в санатории, дома отдыха и сдачи в аренду.
Новый лозунг «Дворцы-музеи существуют для экскурсантов» зазвучал в полную силу. Он означал, что музеям необходимо создать условия для усвоения массами установок советской власти, в противном случае они подлежали ликвидации. Чтобы избежать этого, молодые петергофские сотрудники С. С. Гейченко и А. С. Шеманский разработали неожиданный путь спасения дворцов, названный «методом создания дополнительных экспозиций». По этому методу, дворцовые интерьеры, сохраняя исторический облик, наполнялись стендами с пояснительными надписями, текстами, диаграммами и фотографиями, которые служили средством просветительской работы с массами. Такое решение явилось компромиссом между музеями и властью. Например, в 1927 году на Нижней даче императора Николая Второго в Александрии появилась выставка, рассказывающая, как безвольный последний император пытался бороться с революцией, но был ею сломлен и уничтожен. Тогда царская дача уцелела и, кстати, стала весьма популярна у детской аудитории. Мой отец, родившийся в 1915 году, любил рассказывать о поездках в Петергоф, где на Нижней даче он с интересом рассматривал игрушки цесаревича Алексея — солдатики, лошадки и машинки. По непонятным причинам взорвана Нижняя дача была много позже — в середине шестидесятых годов.
А в конце 1930-х годов ситуация в пригородных музеях становилась всё более безысходной: дворцам и паркам предписывалось стать «центрами пропаганды социализма и всех мероприятий, проводимых советской властью и партией в деле социалистической реконструкции сельского хозяйства, промышленности, быта». Одновременно они превращались в места массового отдыха трудящихся, что волновало музейщиков. «Развлечения ни в коей мере не должны нарушать художественного своеобразия и цельности парков, — обращался к властям директор Петергофа. — Мы против того, чтобы в парке на каждом перекрёстке читали лекции или проводили политвикторину, чтобы у каждого десятого дерева висел плакат или лозунг, чтобы аттракционы душили посетителя и опустошали его карман».
Однако новые принципы восторжествовали, и дело даже дошло до того, что власти предложили ликвидировать само понятие «музей» и вынести его коллекции на улицы. Новая политика потребовала ликвидации научно-экспозиционных отделов, где ещё продолжали работать дореволюционные специалисты, хотя их становилось всё меньше.
Почти всем представителям дореволюционной музейной элиты, в трудный час пришедшим на помощь пригородным музеям, досталась печальная судьба. Многие из них в тяжелейших условиях сами решили изменить свою жизнь, за других решение принимало большевистское государство. В 1918 году пешком перешёл границу с Финляндией и поселился во Франции А. А. Половцов. В 1918 году уехал из Петербурга, а спустя два года эмигрировал в Париж Г. К. Лукомский. В конце 1920-х годов В. И. Яковлев, обвинённый в привлечении к работе «царских слуг», вынужден был уйти их музея В 1925 году, после многократных арестов, уехал из России В. П. Зубов, через год страну покинул А. Н. Бенуа. Работая в холодных сырых помещениях, отморозил руки художник Ф. Г. Беренштам. В 1928 году за борьбу с продажей музейных ценностей за границу был уволен и выслан в Череповец В. К. Макаров. В 1931 году за шпионаж в пользу Франции арестован Н. Е. Лансере, много лет работавший потом в тюремной «шарашке». Но все они — где бы ни были и что бы ни делали — до конца жизни сохранили любовь к пригородным дворцам, думали и писали о них.
В конце 1930-годов настала очередь музейщиков нового поколения. Когда в июле 1933 года в Петергофе принимали И. В. Сталина — кстати, похоже, что это был его единственный, да и то случайный визит в музей, — Н. И. Архипов решился спросить его о том, правильно ли продолжать сохранение Петергофа как императорской резиденции? И хотя ответ «вождя и учителя» был положительным, за этим ничего не последовало: ни средств на реставрацию, ни увеличения ассигнований на содержание пригородные дворцы-музеи не получили. Не было возможности проводить даже незначительные текущие ремонты, зато постоянно нужно было рапортовать об удовлетворительном состоянии дворцов и парков.
К началу 1937 года в дворцовом ансамбле Петергофа из тридцати шести исторических зданий в музейных целях использовалось только одиннадцать. Ансамбль утратил большую территорию пейзажного парка Александрия, где организовали огромный городской пляж. От директора требовали «ликвидации исторических памятников Петергофа путём превращения ряда музейных объектов в различные базы отдыха, кафе, банкетные, концертные и танцевальные залы, библиотечки, комнаты отдыха». Архипов сопротивлялся, и беда не заставила себя ждать. События в Петергофе развернулись по традиционному для того времени сценарию: клевета, наветы подчинённых, обвинения в шпионаже и пособничестве врагам народа. Сначала арестовали заместителя директора по научной работе А. В. Шеманского, того самого, который ещё недавно спасал дворцы методом создания «дополнительных экспозиций». Вскоре обвинения в приёме на работу контрреволюционных и вредительских элементов предъявили Н. И. Архипову. Власти сочли, что по его вине в Петергофе сложились «благоприятная обстановка для антисоветской агитации и извращение тем в музейно-экспозиционной работе». Директора приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей в Пермской области, и в Ленинград он вернулся уже после войны. Тем не менее, после всего пережитого, именно этот человек с несломленной волей написал лучшую книгу о Петергофе, которая и сегодня остаётся основополагающим трудом по его истории.
Не менее печально обстояли дела в других пригородах. К началу войны все они подошли в плачевном состоянии: более двадцати лет дворцовые здания, стареющие как люди, не ремонтировались. Многое делалось "не благодаря, а вопреки", руководящие работники подвергались репрессиям или сами увольнялись, не согласные с решениями властей.
И всё же дух, великий дух людей, свято служащих своему делу, не был сломлен. В начале войны сила этого духа позволила музейным профессионалам подготовить и отправить музейные коллекции в эвакуацию, а частично вывезти на хранение в Исаакиевский собор. Музейщики уходили на фронт, голодали в блокадном Ленинграде, берегли музейные ценности в эвакуации. Все они остались верны своей профессии.
Военное лихолетье не пощадило ни один из пригородных дворцов. Не случайно уничтожение летних резиденций было причислено к величайшему вандализму в истории человечества. На Нюрнбергском процессе И. О. Орбели утверждал, что все разрушения в Петергофе, Царском Селе и Павловске «носят следы предумышленности», а ленинградская поэтесса Ольга Берггольц писала, что от Петергофа «сохранилось только небо»...
Но теперь это уже было мирное небо. И под мирным небом снова началась борьба за будущее дворцов и парков. В ситуации тяжелейшей разрухи страны им опять прочили роль санаториев, домов отдыха, парков культуры. И вновь музейные руководители, архитекторы, историки, искусствоведы, сотрудники Государственной инспекции по охране памятников, ничего не боясь и смело глядя в будущее, отстаивали право музеев быть музеями. Отстаивали — и отстояли.
Настал следующий, самый многолетний, продолжающийся по сей день, сложнейший этап биографии пригородных резиденций — они встали на путь триумфального возрождения из руин, устремились к новой жизни, чтобы как можно скорее принять гостей всех народов и рас, с гордостью рассказывая им о великой русской культуре. Архитекторы, историки искусства, реставраторы, мастера самых разных профессий, покрывшие себя неувядаемой славой, принесли великую пользу городу на Неве. Сегодня этот путь продолжается, с каждым годом всё более соответствуя современным технологиям нашего стремительно меняющегося мира.
Одного текста, который служит вступлением к юбилейному проекту, никак не достаточно для того чтобы только перечислить сотни имён тех людей, которые любили, спасали, реставрировали, хранили и изучали легендарные летние резиденции Петергофа, Царского Села, Павловска и Гатчины. Но в этой истории «никто не забыт и ничто не забыто», каждому из этих людей, музейных работников разных поколений всех пригородных музеев-заповедников, мы отдаём сегодня дань уважения и благодарной памяти.
Как их наследники мы обещаем приложить все усилия, чтобы вместе хранить великое общее достояние пригородных дворцов, передавая его следующим поколениям наших коллег.
А это и значит — хранить вечно...
«Как я счастлив здесь работать, вы не представляете!»
Василий Панкратов
Директор Государственного музея-заповедника «Гатчина»
Первую публикацию Василия Панкратова в «Адресах Петербурга» можно найти в номере с темой «Музей», вышедшем в 2009 году, — в рубрике «Авторитет». Василий Юрьевич работал тогда в Комитете по культуре Санкт-Петербурга, но, по откровенному признанию сослуживцев, воспринимал как суровую необходимость походы на спектакли подведомственных театров, даже самых лучших. Такие «местные командировки» случались практически ежевечерне, не считая утренников. Зато в среде музейщиков наш авторитет всегда чувствовал себя как дома. «Хотя по диплому я физик, окончил физический факультет университета, занимался научными исследованиями, — написал он о себе в Журнале Учёта Вечных Ценностей. — И в музей попал по случайности, не из любви к старине или искусству, а лишь благодаря неплохому знанию английского языка». Поработав в Музее истории города на международных проектах, понял, что нашёл свой мир. Главным стимулом в работе стало стремление убедить как можно больше людей в том, что музей — это интересно.
Несколько лет спустя, когда Панкратов рассказывал мне о Гатчине в своём теперь уже бывшем, по-домашнему уютном кабинете в Большом Гатчинском дворце, с выходом в Собственный садик, у меня невольно вырвалось: «Представляю, как вы счастливы здесь работать!» Панкратов возразил: нет, не представляете! После той интереснейшей беседы мне захотелось прочесть мемуары Александра Фёдоровича Керенского «Гатчина», о которых рассказал Василий Юрьевич. Впрочем, воспоминания первого премьера республики оказались довольно сумбурными и переполненными больше самооправданием, чем краеведением. Недаром после позорного бегства из революционного Петрограда Керенский, переодетый в матросский костюм, сбежал и из приютившего его дворцового пригорода.
Теперь директор Государственного музея-заповедника «Гатчина» В. Ю. Панкратов трудится в новом кабинете, отремонтированном в самом конце подготовки к 250-летию Большого Гатчинского дворца. Эта дата отмечалась в 2016-м, а два года спустя заповедник принимает участие в совместном с Царским Селом, Павловском и Петергофом проекте «Век музеев». Проект посвящён столетию всех четырёх петербургских пригородных ансамблей в музейном статусе. Все бывшие императорские резиденции были узаконены одновременно, в 1918 году. Но в дальнейшем, подчеркнул Василий Панкратов, судьба их сложилась неодинаково. Становление музеев в трёх пригородах из четырёх прерывалось только Великой Отечественной войной. В Гатчине музейная история замерла после войны на несколько долгих десятилетий и возобновилась лишь сравнительно недавно.
История строительства дворца и формирования парка в Гатчине делится на три основных ярких этапа в соответствии с личностями, управлявшими этими процессами. Первый этап связан с жизнью и деятельностью графа Григория Григорьевича Орлова и архитектора Антонио Ринальди; второй — великого князя Павла Петровича, ставшего впоследствии императором Павлом Первым, и архитектора Винченцо Бренны; третий — императора Николая Первого и архитектора Романа Ивановича Кузьмина. Окончательное формирование дворцово-паркового ансамбля приходится на период царствования правнука Павла Первого — императора Александра Третьего. По убеждению Василия Юрьевича, именно его правление в наибольшей степени определило облик царского поместья.
А музей здесь начинался задолго до революционных лет. Стартом музеефикации можно считать решение Николая Первого «запереть на ключ» и «ничего не трогать» в личных комнатах его отца, императора Павла. В дальнейшем то же самое произошло с комнатами самого Николая и его супруги, затем с комнатами семьи Александра Второго и АлександраТретьего. Но, кроме мемориальных покоев, музейному значению Г тчины способствовали и хранившиеся здесь коллекции. Все владельцы Большого Гатчинского дворца, начиная с Григория Орлова, коллекционировали предметы искусства. С годами это собрание разрослось настолько, что когда в 1918-м открылись первые общедоступные экспозиции, Гатчинский дворец стали называть пригородным Эрмитажем.
После падения монархии и прихода к власти большевиков во многих дворцах знати и в бывших императорских резиденциях открылись музеи дворянского быта. О таком агитационном музее в Большом Гатчинском дворце Панкратов рассказывает без осуждения — послереволюционное время диктовало свои законы. Новые хозяева страны пустили с молотка, продали за границу немало ценностей из пригородных дворцов. Многие шедевры художественных коллекций были переданы Государственному Эрмитажу, но всё же в экспозиции и фондах оставалось ещё очень много подлинных памятников истории и культуры, произведений искусства. До 1941 года пригородные музеи пользовались популярностью у ленинградцев и гостей города.
В годы войны все четыре дворцовых пригорода были оккупированы фашистами и понесли катастрофические потери. В том числе и Гатчина, названная большевиками Красногвардейском. Во время освобождения города в 1944 году во дворце произошёл пожар, который уничтожил отделку парадных залов, межэтажные перекрытия, немногие предметы, не вывезенные оккупантами. К счастью, само здание устояло.
Вернувшиеся на рабочие места сотрудники музея скоро получили приказ освободить помещение под иные цели. Здесь размещались одно за другим военные учреждения. В 1950-е годы в дворцовом ансамбле располагались Высшее военно-морское гидрографическое училище, затем Высшее военно-морское инженерное радиотехническое училище, а с 1960 года — научно-исследовательский институт «Электронстандарт», имевший в своём составе лабораторно-опытное производство. «Нельзя не отметить, — сказал Панкратов, — что руководство именно этого института в 1970-х годах по собственной инициативе начало реставрационные работы». Возвращению в дворцовые стены музея способствовали также призывы общественности, раздававшиеся в эти годы.
Однако систематическая деятельность по возрождению Гатчинского дворца началась только в 1976 году, когда другие садово-парковые ансамбли в окрестностях Санкт-Петербурга в основном уже были восстановлены. Для проведения реставрации и воссоздания частично или полностью утраченных интерьеров использовались акварели академика перспективы, художника Эдуарда Гау, выполненные в 1860–1880 годах по поручению императора Александра Второго, а также довоенные фотографии, сделанные во время инвентаризации 1938–1940 годов. Работы существенно осложняло неудовлетворительное состояние строительных конструкций и внутренней отделки здания, вызванное, с одной стороны, разрушениями и пожарами военного времени, с другой — условиями и методами его эксплуатации в послевоенный период. Дворец открыл свои двери посетителям 8 мая 1985 года, однако доступными для осмотра были лишь три зала парадной анфилады Центрального корпуса.
С наступлением трудных для страны 1990-х почти на два десятилетия большая часть здания фактически осталась законсервированной. Реставрация продвигалась медленно, парком почти не занимались, даже выставки проходили редко — место под выставочные залы так и не выделили, не подготовили. Работа, правда, не останавливалась, но в основном сотрудники музея изучали прошлое.
Огромным успехом было восстановление отдельно стоящего Приоратского дворца. В целом можно сказать, что музей жил «в коконе», в ожидании нового рождения. Наконец, в 2008 году по личному распоряжению посетившей дворец Валентины Матвиенко, тогда — губернатора Санкт-Петербурга, на него обратили внимание. И уже в следующие годы, при поддержке действующего главы города Георгия Полтавченко, началось подлинное движение: новые реставрационные работы, восстановление парка, громкие праздничные события, программы, выставочные проекты, — пошло комплексное развитие музея по всем направлениям.
В последующий период, то есть в 1985–2010 годы, работы продолжались с разной степенью интенсивности, их пик пришёлся на конец 1980-х — начало 1990-х годов. В середине 1990-х реставрация практически остановилась. Однако были завершены одиннадцать парадных залов второго этажа. В эти же годы на первом этаже Центрального корпуса открылась мемориальная экспозиция в личных комнатах Павла Первого, а на третьем этаже стали доступны ещё одиннадцать залов, где разместилась выставка предметов из фондов музея. Таким образом, к 2010 году практически все помещения Центрального корпуса оказались музеефицированы.
В период новой реставрационной активности музея в 2010–2016 годах внимание было перенесено на помещения Восточного полуциркуля и Арсенального каре. Большую часть этого периода ГМЗ «Гатчина» возглавлял В. Ю. Панкратов. Работы в Восточном полуциркуле велись на всех трёх этажах. На первом были открыты комплекс Детских комнат и кафе. Полностью отремонтированы межэтажные переходы и антресольный этаж. Но основная деятельность развернулась в помещениях бельэтажа: в Греческой галерее и расположенных за ней комнатах, в Комнате Ротари, Светлом переходе, Ротонде под гербом.
Масштабные изменения коснулись Арсенального каре. Уже в 2011 году завершился ремонт в комнатах первого этажа, расположенных вдоль плаца, что позволило создать здесь анфиладу выставочных залов. Были выполнены значительные работы в помещениях третьего этажа (Театре, Приёмных Александра Третьего), отремонтированы Медвежья лестница и Лестница императрицы. Но главные работы велись на Мраморной лестнице, во дворе, где восстанавливались внутренние фасады, и в комнатах Николая Первого. Завершилась реставрация «Зелёного» коридора и комнат за коридором на первом этаже.
В итоге площадь помещений, где музей с 2011-го по 2017 год провёл ремонтные и реставрационные работы, составила около четырёх тысяч квадратных метров, что более чем вдвое превышает размеры ранее отреставрированных помещений дворца. Экспозиционная площадь музея с момента его «второго рождения» увеличилась почти в десять раз.
Сейчас работы в Арсенальном каре Гатчинского дворца продолжаются. Здесь планируется частично воссоздать лифтовый механизм, который был сконструирован в середине XIX века для императора Николая Первого и его жены. Василий Панкратов рассказал об этом журналистам, посетившим Гатчину в рамках специально организованного пресс-тура накануне Нового 2018 года: «В 1847 году Николай Первый задумался о перестройке Арсенального каре, и при устройстве помещений императора и его супруги Александры Фёдоровны была сделана подъёмная машина. Её механизм располагался в подвале, где было несколько служб, а также дежурили лакеи, отвечавшие за работу устройства, пронизавшего три этажа. Ниша с механизмом была обнаружена в подвале каре во время недавних работ».
Организатор пресс-тура, информационное агентство «Интерфакс Северо-Запад», процитировало занимательный рассказ В. Ю. Панкратова об этой находке: «У нас мало свидетельств того, как этот лифт выглядел. Вероятно, машина работала на ручной тяге, а затем была электрифицирована. Такие же механизмы были в Фермерском дворце и во дворце «Бельведер». Мы знаем, что она была заказана на заводе Франца Берда, за механизм было заплачено 1,8 тыс. рублей, кресло было красного цвета. Планируем подвесить его и кабинку посередине тоннеля, а в подвале установим фонарь, чтобы можно было через стекло наблюдать за конструкцией».
Однако полного воссоздания лифтового механизма в Арсенальном каре не предполагается. Здесь ещё требуется отреставрировать семь помещений — по эскизам и фотографиям XIX века, так как в советское время многие детали, в частности, лепка потолков в ряде Николаевских комнат, печи и камины были утрачены. Потери, увы, бывают невосполнимы… В юбилейный для пригородных музеев-заповедников год их руководители и сотрудники учитывают достижения, подсчитывают утраты и намечают пути дальнейшего развития, которые в значительной степени зависят от них самих.
«Юбилеи наделены особыми смыслами»
Вера Дементьева
Директор Государственного музея-заповедника «Павловск»
Вера Анатольевна, в 2018 году отмечается много юбилеев, это понятно, ведь на следующий год после Русской революции, преобразившей мир, был основан целый ряд учреждений и предприятий, министерств и ведомств, городов и даже новых государств. Однако редакция Журнала Учёта Вечных Ценностей не случайно посвятила несколько выпусков именно проекту «Век музеев». Известно, что идея проекта принадлежит Вам. Ваши коллеги из Петергофа, Царского Села и Гатчины поддержали замысел отметить столетие музейного статуса дворцовых пригородов. Кто оказал Вам решающую поддержку на этом пути?
Согласитесь, люди всегда наделяют юбилеи особыми смыслами. Оглянуться назад в прошлое. Получить импульс в будущее. Это — как найденная точка опоры, как гарантия стабильности. А 2018 год действительно богат столетиями. В череде юбилеев различных государственных учреждений России век музейной жизни императорских резиденций Гатчины, Павловска, Петергофа и Царского Села, конечно же, не остался бы незамеченным. Наш замысел был в том, чтобы четыре прославленных коллектива объединили свои интеллектуальные, творческие и организационные ресурсы и вместе, на равных, рассказали свою истори . Историю музеев, которых могло и не быть: революция, Гражданская война, распродажи музейных ценностей в первые десятилетия советской власти, разграбление и сожжение дворцов в годы немецко-фашистской оккупации… Вот события, которые ставили на грань или за грань выживания эти уникальные сокровищницы.
Мне подумалось, что драматической истории четырёх прославленных музеев, их не сравнимому ни с чем послевоенному восстановлению из пепла следует посвятить масштабную выставку. Замысел поддержали Даниил Александрович Гранин и Михаил Борисович Пиотровский. А далее началось коллективное творчество четырёх музеев-заповедников, что и породило просветительский проект «Век музеев». В его рамках разработаны специальные экскурсионные маршруты, планы выставок в других городах и странах. Создан единый стиль проекта, снят прекрасный видеоролик. Центральным же событием юбилейного года станет выставка «Хранить вечно». Осенью она откроется в Петербурге, в Центральном выставочном зале «Манеж». Здесь мы постараемся рассказать о человеческом гении, о героизме и самоотверженности деятелей отечественной культуры.
Художественное руководство выставочным проектом осуществляет режиссёр Андрей Могучий. Проект решён нестандартно — на стыке музейных и театральных практик. Кстати, и ваш журнал не просто освещает юбилей. «Адреса» стали нашим партнёром чуть ли не с первых дней работы над «Веком музеев». О решающей поддержке. Не сочтите за ритуальный реверанс в сторону власти, но именно губернатор Петербурга Георгий Полтавченко, вице-губернатор Владимир Кириллов, городской Комитет по культуре, Министерство культуры России, — все они поддержали и обеспечили реальный запуск проекта.
В истории ГМЗ «Павловск» от императорской резиденции до современного музея было немало выдающихся личностей: Павел Петрович и Мария Фёдоровна Романовы, Чарльз Камерон, Винченцо Бренна, Пьетро Гонзаго, Анатолий Михайлович Кучумов, Анна Ивановна Зеленова… Без титулов и званий всех этих и многих других выдающихся людей объединяет причастность к созданию, сохранению и возрождению шедевра на берегах Славянки. Чей вклад, по Вашему мнению, недооценён, чья роль нуждается в переосмыслении?
Нахожу справедливым, что в этот ряд выдающихся создателей Павловска вы включили Анатолия Кучумова и Анну Зеленову. Значит, вы точно поняли идею Даниила Александровича Гранина. Герои — все, кто создал этот шедевр, и те, кто сохранял, и те, кто его воссоздавал. Но вы задумывались, как так получилось, что Чарльз Камерон, Винченцо Бренна, Андрей Воронихин, Карл Росси, Тома де Томон, Джакомо Кваренги, Пьетро Гонзаго так последовательно и гармонично развивали идеи друг друга? Разве не было творческих напряжений? Например, Камерон — Бренна? Здесь и сыграла свою роль просвещённая заказчица — императрица Мария Фёдоровна! Именно она свела всё воедино, именно она своим тонким умом и абсолютным художественным вкусом создала ансамбль, непревзойдённый в мире по своему совершенству. Явно недооценена и роль Винченцо Бренны. В сентиментальную изнеженность Павловска он внёс ноту мужественности. Это было правильно, поскольку добавило подлинной гармонии.
А сыновья Марии Фёдоровны, решившие сохранить её покои и центральный корпус дворца в качестве «мемориала нашей матушки»? Они превратили Павловский дворец в музей ещё в 1828 году, сразу после смерти императрицы. Как писали современники, великий князь Константин Константинович — знаменитый К. Р. — в своём стремлении сохранить «характер умной старины» доходил до крайностей. Так, в 1915 году центральный корпус дворца не имел электрического освещения — только карсельские лампы. Вот таким, с высокой степенью аутентичности дворец сохранялся вплоть до 1941 года. Недостаточно оценена и роль петербургской интеллигенции в сохранении Павловска в годы Великого Октябрьского переворота. А. Половцов, В. Зубов, Г. Лукомский, В. Талепоровский и, конечно же, А. Луначарский, а также многие другие своим самоотверженным трудом спасли дворец и парк. Особо скажу о переосмыслении роли Анны Зеленовой и Анатолия Кучумова. Такие попытки известны, но они явно неоправданны. Ни Зеленова, ни Кучумов ни в чьей защите не нуждаются. Делали своё дело и сделали его — воссоздали дворец и его убранство. Качественно, на научной основе. По той же методике проходило восстановление других дворцов. По Павловску в те послевоенные годы учились все. Кто утверждает обратное, так это от своих безосновательных амбиций. За А. Зеленовой и А. Кучумовым, целой плеядой их образованных соратников стоит дело. Этим всё сказано. Нет смысла судить их мерками людей, не знающих войны, блокады, жизненных лишений. Зеленова и Кучумов — герои. Точка.
В юбилейный год принято подводить итоги и рассказывать о планах на перспективу. Как Вы сами оцениваете успешность Павловска как музейного проекта, в чём его особенности, сильные и слабые стороны, что Вам с коллективом предстоит сделать в следующие сто лет?
Успешность Павловска как музейного проекта неоспорима. Недаром его воссоздание признано ЮНЕСКО как достижение отечественной реставрации. А в 1990 году Музей-заповедник стал компонентом Объекта Всемирного наследия ЮНЕСКО «Исторический центр Санкт-Петербурга и связанные с ним группы памятников». Слабых сторон в реализации Павловского имения как музейного проекта назвать не смогу. Другое дело, что прошло полвека с момента воссоздания послевоенных утрат. И необходимость предстоящей реставрации дворца уже очевидна. Замечу: где вы ещё видели, чтобы реставрационный период длился так долго? Вот пример добротности реставрации предшествующих поколений! И имена реставраторов также следует вписать в Книгу героев Павловска.
О планах ближайшего столетия? Сильный вопрос! Как же нужно на него ответить, если ни у кого из моих современников и будущих директоров музея-заповедника «Павловск» нет такого гарантированного срока жизни? Но всё-таки я на него отвечу.
Надеюсь, что последующие поколения будут сохранять дворец и парк. Надеюсь, что лучше нашего. Ну, а мы до сих пор залечиваем военные раны и воссоздаём ансамбль Елизаветина павильона. Отреставрировали Пиль-башню и Пиль-башенный мост, Вольер, Холодную ванну, Итальянскую лестницу, колонну «Конец света», террасы Собственного сада, парковую скульптуру, Садоводство Боде, галерею Гонзаго, первый этаж центрального корпуса дворца. Впереди воссоздание Большого и Малого шале, реставрация дворца и Павильона роз. Возрождаются пейзажные картины парка. И в целом парк требует постоянного, каждодневного ухода. Уверена, музей будет жить в веках!
Сейчас много спорят о месте нашей страны в мировой культуре. В Павловском дворце, построенном по преимуществу иностранными зодчими, наполненном предметами, привезёнными великокняжеской четой из европейского вояжа, не ощущается ли Вами подчинённое, зависимое состояние отечественного искусства и наследия от Запада? В чём, как Вы считаете, залог культурного суверенитета России?
Русская культура, как известно, развивалась в контексте европейской цивилизации. Все страны, в их числе и Америка, припадали к общему источнику — античности — через преломление эпохи Возрождения. Выработанный язык классицизма стал универсальным. Он вечен и современен, потому что корни его идеально соответствуют физиологии и психологии человека. Нельзя говорить о какой-то подражательности культур Англии, Франции, Германии. Так и Россия. Иностранные зодчие, практиковавшие в стране, не просто говорили универсальным языком классицизма. Тем они в Павловске и увековечили свои творения, что усвоили «русскую почву». Ритм, его напевность, округлость форм, характер русской природы, песенный лад и восприятие цвета — разве выдающиеся иностранные зодчие всем этим не прониклись? Как и в других странах, классицизм явился универсальным языком, учитывающим и национальные особенности. Искать аналоги Павловскому музею-заповеднику, прототипы, может быть, и нужно, но в результате останется только одно — доказательство универсальности культуры классицизма, её способности стать национальным достоянием. Никто в мире не оспаривает суверенитета культуры России в гении Достоевского, Толстого или Чайковского, Мусоргского, Шостаковича… Так и Павловск — он навсегда вошёл в сокровищницу мировой культуры. Что касается залога культурного суверенитета России в будущем, то, в музейном случае — это только заботливое сохранение. Будет это — будет и развитие культуры.
«Если эдем существует, он выглядит именно так!»
Ольга Таратынова
Директор Государственного музея-заповедника «Царское Село»
Что можно написать о Царском Селе? После Пушкина, Ахматовой, Мандельштама? Те, кто родился здесь, проводил долгое время в прогулках или работе, на всю жизнь привязывались к этому месту душой, сердцем и уже не могли до конца своих дней разорвать эту связь, заставлявшую ещё и ещё раз возвращаться сюда.
У каждой императорской резиденции свой характер, своё настроение, свой посетитель. Кого-то влекут бесконечные тенистые аллеи Павловска, кого-то — всегда заполненные людьми и шумом струящейся воды парки Петергофа. Кого-то вдохновляют брутальные каменные тены Гатчины. А в Царском Селе, прогуливаясь по парку, я думаю о том, что если существует Эдем — он выглядит именно так. Ничто из созданного здесь людьми не лишне, не избыточно. Пройдут века, и всё так же будут отражаться облака в идеальной глади Большого пруда, в чёткой геометрии шпалер Старого сада, в пунктире кадок с лаврами на плацу. Может быть, Александр Пушкин стал тем, кем он стал, потому что в детстве впитал в себя это величие и простоту? Я люблю царскосельские парки в ранние ноябрьские утренники, когда в них нет посетителей, а над землёй поднимается беловатый полупрозрачный туман, и сквозь него проглядывает Камеронова галерея, но не чётко, а лишь намекая о своём существовании. Дорожки и шпалеры припорошены ночным снежком, но зелень ещё не облетела и кажется особенно яркой. Парк в такие часы напоминает юную девушку — только что проснувшуюся, сонную, но прелестную той тихой естественной красотой, которую день уничтожит макияжем, яркой одеждой, попытками понравиться.
Эта магия Царского Села все триста лет его существования покоряла сердца российских императоров и всех, кто их окружал. История Царскосельской резиденции насчитывает более трёхсот лет. А история нашего музея — всего 100 лет. Она трагична и в то же время оптимистична. Это история тяжёлых потерь, самоотверженных усилий по спасению уникального собрания, это история, которую создали сотни музейных сотрудников, изо дня в день терпеливо, профессионально, самоотречённо делая своё дело, чтобы в наши дни мы увидели восставшую из руин Царскосельскую резиденцию во всём блеске её великолепия.
Февральская революция 1917 года стала началом коренного перелома в судьбе императорской резиденции. После отречения Николая Второго от престола и последовавшего за тем домашнего ареста возникла угроза разграбления уникальных художественных коллекций. К сожалению, не только Екатерининский и Александровский дворцы, но и все пригородные резиденции Романовых, Шереметевых, Юсуповых нуждались в охране и защите. Это прекрасно осознавали деятели искусства: А. Н. Бенуа, А. М. Горький, М. В. Добужинский, Н. К. Рерих, Ф. И. Шаляпин. Они настаивали на принятии срочных мер и создании структуры, которая обеспечивала бы сохранность национальных художественных сокровищниц. Так была создана Комиссия по делам искусств, организовавшая обследование и инвентаризацию имущества бывших Дворцовых управлений. Именно составленные художественно-историческими комиссиями описи легли в основу учётных документов музеев, созданных в бывших императорских резиденциях, в том числе в Царском Селе, переименованном в Детское Село. Особого внимания заслуживает работа Царскосельской комиссии под руководством Георгия Крескентьевича Лукомского — художественного критика и историка архитектуры, занимавшегося изучением памятников исторического прошлого.
После того как Николая Второго и его семью в ночь с 31 июля на 1 августа 1917 года увезли из Александровского дворца в ссылку, было запрещено входить в помещения личных комнат императорской семьи даже с целью их уборки. Тогда же фотограф А. А. Зеест снял интерьеры этих помещений «на цветные автохромы Люмьера». Эти автохромы стали сегодня бесценным материалом для восстановления утраченных интерьеров Александровского дворца. Тогда же Лукомский писал: «Последняя императрица спала на банальной обывательской с бронзовыми шарами… постели… За постелью сотни иконок на стене: ни одной художественной; ситцем обиты стены. И не убого и не роскошно. Что-то безличное, до отчаяния, до жалости несчастное, благопристойное и досадное. И всё это сохранилось — в назидание потомству!»
Залы дворцов и павильоны с июня 1918 года наполнила иная публика — в красных косынках и кирзовых сапогах. Пионеры приходили в музей под звуки барабанов и горна. Музейная территория стала площадкой для уникального исторического эксперимента — превращения миллионов рабочих и крестьян в образованных членов общества, способных преобразовать огромную страну.
В 1930-е годы, как и многие другие музеи, дворцы Пушкина подверглись «разграблению» — на Запад продавались наиболее ценные вещи из их коллекций. Парки наполнились киосками «Пиво-воды», в Баболовском парке планировали разместить зоопарк — к счастью, это не было реализовано, — в Александровском дворце расположился дом отдыха НКВД, на Камероновой галерее — столовая для отдыхающих. На плацу перед дворцом проводились парады физкультурников. В павильоне «Арсенал» оборудовали парашютную вышку.
В первый день войны, 22 июня 1941 года, музей работал в обычном режиме. Сообщение о нападении Германии стало для всех неожиданностью. Практически сразу началась подготовка к эвакуации коллекций. Сотрудники музея (а это были в основном женщины) носили предметы — мебель, бронзу, фарфор — по всей Золотой анфиладе длиной 300 метров к упаковщикам в Китайский зал, где их помещали в ящики и отправляли в Сарапул, Новосибирск, Горький, в подвалы Исаакиевского собора. То, что не успели эвакуировать, было разграблено, вывезено в Германию либо погибло в огне пожара.
В. В. Лемус, сотрудница музея, писала об этих страшных днях: «Интерьеры по-прежнему украшали живописные плафоны, шёлковые обои, зеркала в резных золочёных рамах, наборные паркеты и другие элементы декоративной отделки. Однако теперь ненужно парадный вид этих залов только усиливал впечатление их беззащитности…»
До последнего ни жители Пушкина, ни сотрудники музея не верили в возможность захвата города немецкими войсками. Когда это стало очевидно, последние музейные работники уходили по шпалам в Ленинград, видя вражеские танки, въезжающие в Пушкин…
В первые послевоенные годы, благодаря постоянной поддержке Н. Н. Белехова, реставрационно-восстановительные работы в пригородах начались широким фронтом.
Сначала расчищали завалы, разминировали парки, засыпали траншеи и воронки, восстанавливали аллеи, дороги, мосты. Параллельно проводили консервацию уцелевших конструкций и деталей отделки, их обмер и фотофиксацию. При разборке завалов собирали и систематизировали все сохранившиеся элементы убранства, которые в дальнейшем послужили образцами для воссоздания утраченных фрагментов. Устраивали сначала временные, потом — постоянные кровли, заделывали пробоины в стенах, «зашивали» фанерой выбитые окна и двери.
Научные сотрудники продолжали работу — организовывали выставки в первом этаже Камероновой галереи. Люди с удовольствием посещали эти выставки, они внушали уверенность, что разорённые дворцы будут восстановлены, а экспонаты вернутся на свои исторические места.
Реставрация Екатерининского дворца началась в 1957-м — значительно позже, чем Павловского и Петергофского. Александровский дворец был передан в 1951 году военно-морскому ведомству. К слову, в дальнейшем борьба музея за возвращение Александровского дворца растянулась на два десятилетия, и лишь в 2010-м он был возвращён в музейное пространство.
В 1960-е — 1980-е годы дворец восстанавливался последовательно, один зал за другим. Первыми были открыты Парадная лестница и Картинный зал. Некоторые залы открывали для публики не окончательно завершёнными. Например, ещё в 1980-е, бывая в Екатерининском дворце, я видела десюдепорты в резьбе — без левкаса и позолоты. Их позолотили уже в 1990-е.
Одна из самых интересных — история восстановления Янтарной комнаты. Несколько лет заняла отработка технологий восстановления — реставраторы изучали способы окраски янтаря, технологии гравировок, объёмно-пространственное решение резных рам на янтарных панелях. Реставрация была завершена к 2003 году — к 300-летнему юбилею Петербурга.
В 2010 году музей отмечал 300-летнюю годовщину Царского Села, и к этому юбилею были отреставрированы Арабесковый зал в Екатерининском дворце, павильоны «Эрмитаж», «Турецкая баня», «Концертный зал», Скрипучая и Чугунная беседки в Екатерининском парке. В Александровском дворце — анфилада парадных залов.
После юбилея было принято решение направить все силы и средства на восстановление Александровского парка и его павильонов, а также комплексов вдоль Фермской дороги, принадлежащих музею.
В 2012-м окончательно восстановили Белую башню, в ней разместился детский центр. В годы войны башня была взорвана, оставался только цокольный этаж и часть стены первого этажа. Восстановление стен и перекрытий выполнялось в 1990-е годы, но завершение отделочных работ в интерьерах, благоустройство территории, восстановление Ворот-руины и ограды вокруг участка завершилось только пять лет назад.
В 2014-м, к 100-летней годовщине начала Первой мировой войны, открыли музей, посвящённый этому трагическому периоду истории. Он разместился в здании Государевой Ратной палаты, неподалёку от Белой башни. Вначале открылись только первая и вторая очереди — первый этаж здания и галереи. Летом 2017 года формирование музея было завершено — открылась экспозиция на втором этаже. Наряду с работами по восстановлению здания выполнили благоустройство всей примыкающей территории, реставрацию «крепостных стен» и дворов, в которых экспонируются орудия и броневик.
Отдельно стоит рассказать о восстановлении павильона «Холодная баня». Это любимое творение архитектора Камерона, созданное им по повелению и при непосредственном участии императрицы Екатерины Второй. Сохранившийся в годы войны павильон к 2000-м годам сильно обветшал и нуждался в проведении срочных реставрационных работ.
Деньги на реставрацию выделили Благотворительный фонд «Транссоюз» и ОАО «Российские железные дороги». Для музея реализация этого проекта стала первой попыткой отойти от принятых в России стандартов реставрации объектов культурного наследия как тотального воссоздания утраченных фрагментов отделки. Мы попытались, учитывая высокую степень сохранности уникальных интерьеров, выработать концепцию консервативной реставрации, предусматривающую доминирование аутентичного декора над подчас неизбежными современными дополнениями. После окончания работ в 2013 году комплекс Агатовых комнат предстал сохранившим «патину времени», энергетику и одухотворённость эпохи Екатерины Великой. Возрождение Агатовых комнат стало данью памяти их великой заказчице и всему «блистательному веку Екатерины».
Знаменательным событием в жизни музея стало открытие летом 2016 года восстановленного павильона «Арсенал». В нём разместилась императорская коллекция оружия.
Арсенал был возведён в 1819–1834 годах шотландским архитектором Адамом Менеласом в неоготическом стиле и стал первым в России публичным музеем оружия — там разместилась уникальная коллекция Николая Первого, включавшая более пяти тысяч предметов.
Во время Великой Отечественной войны павильон подвергся значительным разрушениям. Его восстановление началось в 2012 году и продолжалось до конца 2015-го. Сегодня в нём размещаются коллекции западноевропейского и восточного оружия из фондов нашего музея. Часть экспонатов была передана на временное хранение из Государственного Эрмитажа.
В 2018 году музею в Царском Селе исполняется ровно 100 лет. Такой юбилей заставляет задуматься. Тысячи людей за этот период связали с музеем свои жизни. Они спасали музейные ценности во время войны, создавали экспозиции в 1950-е годы, сажали деревья в парке, возрождали сгоревшие залы дворца, павильоны, мосты, плотины, выращивали цветы для украшения сада. Все их мысли и усилия и тогда, и сейчас направлены на то, чтобы наши дворцы и парки сохраняли тот облик, который придало им время, пристрастия и вкусы российских императоров и императриц, стремившихся утвердить величие России в нетленной красоте Царского Села.
