• Текст: Екатерина Андреева искусствовед
  • N 7/19

Сады (время Ленинграда)

Утром, перечитывая главы и материалы, Свистонов убедился, что в романе нет садов. Никаких садов. Ни новых, ни старых. Ни рабочих, ни городских. Но роман не может существовать без зелени, как не может и город.
Константин Вагинов

Сады (время Ленинграда)

Герой К. Вагинова писатель Свистонов гуляет в 1920х годах у Адмиралтейства в Саду Трудящихся. Петербургские сады были такой же неотъемлемой частью городской сцены, как лондонские и парижские. Художники рубежа XVIII—XIX веков, когда насаждения вошли в возраст, изображали гулянья в саду Строгановской дачи или в Екатерингофе как эпизоды модной хроники. Новая власть отдала сады народу. Первые изображения садов в советское время встречаем мы в альбоме литографий М. Добужинского «Петроград в 1921 году». В соответствии с открытой Пушкиным правдой места их населением оказывается порода изваяний: мраморная античная дева, выглядывающая из засыпанного снегом домика-сортирчика в Летнем саду, напоминает о себе через несколько лет в другом романе Вагинова 1920х. «Я парк раньше поля увидел, безрукую Венеру прежде загорелой крестьянки», — говорит неизвестный поэт, персонаж автобиографический, год за годом утрачивающий петербургское чувство реальности, вытесняемое на периферию советской жизни.

Советский расцвет садов достиг апогея к 1924 году. Публика выезжала на лето в императорские резиденции. Обитатели Павловска и дачной деревни Тярлево, вдающейся в парк, называли Музыкальный салон «соленый мужик» (salon de music). Их портреты оставил В. Конашевич в серии литографий «Павловская шпана» 1925—1926 годов. Молодые люди населили парк, в графике Конашевича 1921—1923 годов еще совершенно безлюдный. Не обязательно, конечно, что компания, которую художник расположил возле Храма Дружбы, состояла исключительно из бандитов. Возможно, «павловская шпана» была разбавлена красным студенчеством или рабочей молодежью, с которыми старым любителям садов надо было как-то приучить себя существовать бок о бок. Хотя естественные декорации парков провоцировали поэтизацию образа, Конашевична эту провокацию не поддался, но вот Э. Голлербах в «Красной Ниве» описывает «дриад с «Красного путиловца» и нимф со «Скорохода», пленявших в Павловске летом 1927 года. История оптического обмана, случившегося в июле в детскосельском санатории и вызванного тренированным воображением старого эллиниста, встречается в дневнике М.А. Кузмина за 1934 год: «Я сидел на берегу пруда. На другом берегу проходила... да, процессия, иначе как этим торжественным словом нельзя назвать-то, что я увидел. Попарно шли почти голые, стройные отроки лет шестнадцати и девушки лет 18ти с высокими коленками в коротких белых одеждах. Шли быстро и стройно, как видения Лудвига Гофмана. Вблизи оказался Детдом. Мальчики лет по 6 в трусах с кретиническими и преступными лицами, девочки лет по 910».

Возникает в нашем воображении, когда мы представляем парки 1930х годов, например Кировские острова, даже легкая давка, перенаселенность и необратимо меняется оптика: чтобы вобрать в свой глаз границы зрелища, художник, как Д. Митрохин, подобно кинооператору, отъезжает куда-то вверх на своем кронштейне, и все происходящее становится микроскопически далеким. Нам не разглядеть лица отдельных персонажей: так, какие-то запятые. А в небе Островов 1937 года вместо птичек эскадрильями летают самолеты. В городе новое строительство со всех сторон надвигалось на сады: у Лесного проспекта в дачной местности вырос целый квартал конструктивистских общежитий Политехнического института. Молодые люди занимались спортом в парке Лесотехнической академии. Нынешние студенты, как некогда их предшественники, сдают на дорожках парка нормы ГТО. Это происходит поблизости от поросшей дерном пирамиды, подле которой видны два приличных буржуазных надгробия из черного базальта. Теперь уже едва ли можно узнать, чей вечный сон они берегли: имена настоящих владельцев стесаны и шрифтом заголовка газеты «Правда» вырублены фамилии борцов революции. Не только сады, заводы и фабрики получили новых хозяев.

С тех пор прошло много лет. В шестидесятых последние вагиновские герои эллинисты - А.И. Доватур и А.Н. Егунов (с ними в 1920х писатель переводил «Дафниса и Хлою», совершал воображаемые путешествия по античным садам и реальные по ленинградским) возвратились из ссылок, а память о них — из забвения. Новая ленинградская молодежь снова учредила культ садов и кумиров петербургского искусства. Писатель и переводчик В. Кондратьев, в конце 1980х полюбивший прозу к тому времени уже скончавшегося Егунова, приводит в «Митином журнале» одну из последних его записей: «Как хороша жизнь, когда счастье недостижимо, и о нем лишь шелестят деревья и поет духовая музыка в парке Культуры и отдыха». Поездки в Павловск или Царское с непременным посещением ресторана на Витебском или Детскосельском вокзале, поездки в Стрельну на трамвае от Автово или походы пешком на Острова были в 1960—1980-х ритуальным время препровождением интеллигенции. Именно тогда слова «Петербург» и «царскосёлы» вернули себе энергию доблести и вкус свободы, как и прогулки по садам — смысл путешествий в историю.

Сады (время Ленинграда)
«ЦПКиО. Цветы на берегу пруда». Дмитрий Митрохин, 1937 г.
Сады (время Ленинграда)
«Летний сад зимой». Мстислав Добружинский, 1922 г.

Обложка публикации: Екатерина Андреева. Фотография Стаса Макарова

Оставить комментарий

Для того,чтобы оставлять комментарии, Вам необходимо Зарегистрироваться или Войти в свою комнату читателя.

РекомендуемЗаголовок Рекомендуем