Дмитрий Лещенко

По воспоминаниям современников, в дни первой революции в квартире Шатова проходили редакционные совещания с участием Владимира Ильича Ленина, который очень ценил хозяйскую коллекцию изданий по творчеству крупнейших мировых художников. Находясь в те дни на нелегальном положении, вождь мирового пролетариата оказывал доверие Лещенко-Шатову, оставаясь у него жить по нескольку дней. Для работы и ночёвок в этой трёхкомнатной квартире Ленину была предоставлена отдельная, средняя комната.

Активный участник Февральской революции Д. И. Лещенко значился секретарём редакции «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов», а с мая 1917 года работал вместе с Н. К. Крупской в культурно-просветительной комиссии Выборгской районной управы. Вскоре после победы Октября он был назначен секретарём Государственной комиссии по просвещению и в последние годы жизни занимался преподаванием технических наук в высших и средних учебных заведениях Ленинграда.

С 1918 по 1921 год Лещенко возглавлял Петро-градский кинокомитет, который спустя десятилетия примет привычное для нас название «Ленфильм». Сведений о деятельности первого директора осталось не больше, чем о его предшественнике на этом посту — безымянном поручике, чью подпись хранят документы Военно-кинематографического отдела Скобелевского комитета.

Пожалуй, единственной нитью, связывающей истового революционера с кинопроцессом, стала исполненная им роль профессора в первом советском фильме «Уплотнение» (1918). Во всём же остальном занятия Дмитрия Лещенко затрагивали область фотографии — и не случайно. Именно он является автором знаменитого снимка загримированного Ленина. Рассказ о том, как конспиративный образ Владимира Ильича в парике и кепке был зафиксирован Лещенко-Шатовым, приведён ниже из первых уст.

«После июльских дней 1917 года черносотенная керенщина неистовствовала: обыски, аресты, избиения, убийства стали обычным явлением; по улицам были расклеены наскоро напечатанные на машинке листки самого гнусного содержания, доказывающие, что Ленин и все большевики — немецкие шпионы, купленные Германией за большие деньги. Эти листки были за подписью Алексинского. Прокуратура, юнкера, полиция, солдаты наводили "порядок" по всему городу.

При таких условиях известие о том, что Владимира Ильича нет в Петербурге, внесло большое успокоение в ряды большевиков. Но где находился Владимир Ильич — этого никто не знал...

В то время я жил на Петербургской стороне, на Лахтинской улице, в двух шагах от квартиры Ленина на Широкой улице. В моей квартире, в небольшой комнате, жил товарищ Луначарский.

Ко мне обратился, не помню, кто-то из товарищей с просьбой дать фотографический аппарат для съёмки Владимира Ильича, которому нужна карточка для удостоверения. Снимать должна была одна наш партийный товарищ, которая, однако, понятия не имела о фотографии. Насколько мог, я ей объяснил все простые манипуляции и дал заряженный аппарат. Числа около 10 июля (по ст. ст.), точно не помню, мне прислали свёрток с "домашними вещами", которые этот товарищ должен был передать Владимиру Ильичу. Условились, что она зайдёт за ними на следующий день часов в 11 утра.

В ту же ночь поздно, часов около трёх, в мою спальню вошли, стуча каблуками, какие-то люди с криком: "Кто здесь есть?" Я наскоро оделся. Оказывается, в квартире обыск. Обыскивают главным образом комнату тов. Луначарского: прокурор, милиция, у каждой двери по солдату с ружьём. К Луначарскому меня не пустили. В передней среди хлама нашли несколько десятков ученических географических карт. Как назло, оказалось... Германия. Дело в том, что я когда-то преподавал в частном реальном училище Чернодаева географию, и эти детские карты у меня остались. Несмотря на мои разъяснения, их забрали и отметили в протоколе...

У тов. Луначарского взяли много книг и рукописей, а сам он был арестован и увезён в "Кресты". Во время обыска, который продолжался часа три, я вспомнил, что на диване в моём кабинете лежит свёрток с "домашними вещами" для Владимира Ильича. Что было в свёртке, я, конечно, не знал. А так как уверенности никакой не было, чтобы предохранить свёрток от "досмотра", я просто на него сел и просидел не двигаясь в течение всего обыска.

Когда наконец "гости" ушли и увели с собой тов. Луначарского, я решил всё же посмотреть, что за "домашние вещи" я так оберегал. Развернул и, к своему удивлению, увидел, что свёрток состоял из целой кучи различных... париков, которые предназначались для Владимира Ильича при фотографировании, чтобы его нельзя было узнать на карточке!..

Когда на другой день за свёртком пришла товарищ, которая должна была ехать снимать Владимира Ильича, я ей рассказал об аресте тов. Луначарского и о свёртке "домашних вещей". Я помню, на неё это подействовало, и она, кажется, решила не ездить в этот день к В. И. Ленину... Что происходило со съёмкой дальше, мне неизвестно. Только аппарат был возвращён, и снимок не удался.

Несколько позднее, во время большевистского партийного съезда, который тогда же происходил на Выборгской стороне, перед началом одного из первых заседаний, часов в 6 вечера, ко мне подошёл тов. Шотман и сказал, что надо ехать к Владимиру Ильичу и сфотографировать его. Мы тотчас же отправились: он поехал прямо на вокзал в Новую Деревню, а я сначала заехал с Выборгской стороны на Лахтинскую улицу за аппаратом, зарядил его и тоже отправился на вокзал. Когда я приехал, билеты уже были у Шотмана, и мы сейчас же поехали по направлению к Сестрорецку. Вышли на какой-то станции, не доезжая Сестрорецка, я даже не знал, что это за станция (Разлив), спустились куда-то вниз, отыскали какой-то дом.

  Шотман ушёл, а я ждал на улице. Он скоро вернулся в сопровождении молодого человека, который нёс вёсла. Молодой человек и я со своим аппаратом уселись уже в сумерках в лодку, а Шотман остался. Плыли мы, как мне показалось, очень долго, ночь была тёплая, но свежая. Местности я совершенно не знал. Тишина, ни живой души.

Наконец подъехали к какому-то берегу, прошли несколько пешком. Ровная, гладкая местность, покрытая скошенной травой; вдали видны яркие фонари — это станция Финляндской дороги, Белоостров.

На земле небольшая куча сена. Под ней что-то зашевелилось... Это и был знаменитый шалаш, в котором жили довольно продолжительное время товарищи и Ленин.

Сначала они в темноте приняли нас за чужих, но быстро меня узнали. Я вполз в шалаш, и мы там тихо беседовали. Я должен сказать, Владимир Ильич был совершенно хладнокровен и абсолютно спокоен, разговорчив, весел.

— Вы уж извините, пожалуйста, что у нас здесь нет таких культурных приспособлений, на которых можно было бы сидеть,— острил Владимир Ильич, когда я залезал в шалаш.

Он чрезвычайно живо интересовался всем, что происходило в Питере; тщательно и подробно расспрашивал о положении дел, о съезде. Когда я ему сообщил, что арестован на квартире Луначарский, он покачал головой.

Скоро совсем рассвело, на горизонте только-только показалось солнце. Мы выползли из шалаша,
и я принялся за съёмку; надо было торопиться. Должен признаться, что обстоятельства были не из благоприятных. Я захватил зеркальную камеру, которая работала только с моментальным затвором; наименьшая скорость — 1/10 секунды. Свет был слабый, недостаточный, обстановки никакой, штатива нет. Для съёмки я ставил Владимира Ильича на колени, так как зеркальная камера устанавливается на руках без штатива, на уровне груди. В результате недостаточно отчётливые снимки, да к тому же и негативы оказались попорчены.

Владимир Ильич, как видно из тогдашних снимков,— в парике и кепке, бритый, в каком-то невероятном одеянии. Узнать его по этим фотографиям очень трудно, что именно и требовалось для карточки на удостоверение».

Мемуары, написанные Дмитрием Лещенко, почти не касаются перипетий собственно его судьбы. Главным героем в них, как и положено, выступает Ленин. Скупые биографические данные о фотографе-конспираторе заставляют внимательнее посмотреть на дату его смерти — страшный 1937 год. Однако это один из тех — уместно ли сказать «счастливых»? — случаев, когда деятельный революционер перешёл в вечный покой без принуждений со стороны.