Когда мы смотрим на старинные городские пейзажи-ведуты с изображениями Санкт-Петербурга, в глаза бросается насыщенная жизнь водных пространств, заполненных кораблями, шхунами, барками, шнявами и челноками. Ещё в первой половине прошлого века речной транспорт играл важную роль наряду с наземным. Маршруты автобусов и трамваев увязывались не только с мостами, но также с перевозами и с пристанями, согласовывались с маршрутами «речных трамвайчиков». Теперь не то — лагуны омертвели. Только туристические посудины бороздят водную зыбь. Всё суетнее становится наша сухопутная жизнь, всё реже возникает желание спуститься по лестнице к воде, окунуть руку в её прохладу, или просто полюбоваться игрой волн и отражений. Или это вопрос возраста? Как привлекали нас эти гранитные ступени, как манила укромная уединённость среди отвесных каменных стен во времена нашего детства, юности! Хоть Николай Агнивцев и призывал влюблённых целоваться на Поцелуевом мосту, куда соблазнительнее укрыться для романтического общения в этих рукотворных пещерах на берегах Мойки или Канала… Спуски к воде, — такие разные, так много они могут рассказать о различных эпохах, о городской жизни на протяжении столетий. Не будем говорить о больших торговых пристанях, которые сосредоточены в верхней и в нижней части Невы. Вспомним о местах интимного общения петербуржцев с водами рек и каналов.
Самые роскошные и самые старые, конечно, на Дворцовой набережной. Здесь и ограждение — сплошь гранитное, поэтому спуски — закруглённые, пластичные, с гранитной же скамьёй внутри полукружия ограды — органичны, как природные выросты из каменного тела береговой стены. К воде ведут симметричные округлые лестницы. Всё говорит о времени их создания — раннем периоде правления Екатерины, когда в Санкт-Петербурге после запоздалого пышного Елизаветинского барокко, отдающего немецким духом, воцарился галантный и элегантный французский стиль рококо — ну не верит автор этих строк ни в какой «ранний классицизм», хоть убейте!
Посмотрите на текучие линии и обводы Дворцовой набережной. И стенка её, и ограда — единое каменное тело, как тело змеи с его изгибами, протянувшееся вдоль реки. И так же органично, как спуски к воде, вырастают из него горбатые мосты и мостики. Когда-то автором этого великолепия считали Юрия Фельтена. Историки называют и другие имена. Как бы то ни было, совокупный труд зодчих привёл к прекрасному результату.
Один из спусков, который ведёт, по сути, к небольшому каменному причалу, замощённому булыжником, просто великолепен. Мы говорим о конном спуске возле Старого Эрмитажа, рядом с Дворцовым мостиком через Зимнюю канавку. Виды на крепость, на Биржу и в обратную сторону — на мостик и Эрмитажный театр — неотразимы.
Что касается полукруглых спусков, их на левобережной набережной столько, что сразу и не сочтёшь, есть и ещё парочка конных — в нижней её части. Конные спуски были необходимы для водовозов, которые до появления водопровода снабжали столицу чистой проточной невской водой, ещё не отравленной сбросами предприятий и мазутом судов на дизельной тяге, как в социалистическом Ленинграде. Закруглённых спусков больше на отрезках, застроенных особняками. Нева не только поставляла воду их обитателям. На фотографиях позапрошлого века даже у парадных набережных левобережья видны постоянно толпившиеся там суда — и провиант, и дрова подвозили по реке.
При строительстве капитальных мостов через Неву во второй половине XIX столетия у береговых устоев делались лестничные спуски к воде весьма внушительного вида. Набережные у мостов значительно поднимаются, и эти грандиозные примостовые лестницы порою напоминают архитектурные фантазии Пиранези и Гонзаго.
Начатая от Литейного и Летнего сада вниз по течению Невы, Дворцовая набережная продолжала строиться и далее, уже как Галерная (Английская), а с закрытием Адмиралтейской верфи — и как Адмиралтейская. Но в оформлении этих более поздних отрезков традиции сохранялись. Впрочем, в период строгого архитектурного стиля — ампира — появились и новые великолепные пристани. Одна у Адмиралтейства — изначально она была ближе к Зимнему дворцу, другая у Сенатской площади — Дворцовая, и Петровская, с широкими лестничными спусками между двух устоев. Первую украшает пара львов, которые считаются самыми знаменитыми львами нашего города, а вторую — две большие каменные вазы.
История этих пристаней не была простой. Когда-то львы и вазы «жили вместе» на первоначальном спуске Дворцовой пристани — при выходе Дворцового проезда к Неве. Над проектом работал Карл Росси. Однотипные постаменты под статуями львов и под вазами отлиты по проекту Людвига Шарлеманя на Александровском чугунолитейном заводе. Там изготовили и фигуры львов по образцу классических флорентийских; вазы же, выполненные из полированного порфира на Эльфдаленской гранильной фабрике, очень кстати подарил Николаю Первому шведский король. Львов с вазами «расселили» при создании Адмиралтейской набережной с бульваром в 1870-х годах. Вазы перенесли на Петровскую пристань. А в начале ХХ века, в связи со строительством Дворцового моста, передвинули на запад и весь Дворцовый спуск, расположив против восточного павильона Адмиралтейства.
Вообще с этими спусками намаялись с самого начала. Государь Николай Павлович собирался поставить на Дворцовой пристани мраморные статуи Геркулеса и Флоры, потом пару Диоскуров, как на Конногвардейском манеже, а Петровский спуск думал украсить фигурами львов, предназначенными первоначально для Сената и Синода, но забракованными клириками, которые боялись, что неодетые звери могут «оскорбить чувства верующих». Всё получилось иначе: разлучённые Геркулес и Флора коротают век на концах большой аллеи Александровского сада, а юноши с конями, вылепленные бароном Клодтом для Дворцового спуска, обрели пристанище на Аничковом мосту. Львы — правда, другие — поселились на Дворцовом спуске, а Петровский спустя четверть века после смерти Николая украсили шведские вазы.
Правобережные набережные сооружались позже, в XIX и ХХ веках, часто в подражание левобережным, с полукруглыми спусками. Но наряду с ними появлялись там и весьма оригинальные композиции. Самая знаменитая создана на первоначальном этапе — это пристань на Стрелке Васильевского острова с пандусами и громадными каменными шарами. Спуск, завершённый шаром, стал одним из символов нашего города.
Эффектный спуск устроен напротив дачи Кушелева-Безбородко, известной своей львиной оградой — отдельное архитектурное сооружение, водные ворота усадьбы.
Собственный выход к реке получила и Академия художеств, когда перед её зданием была построена роскошная лестница со сфинксами, привезёнными «из древних Фив». При её создании многое определялось стечением обстоятельств. В 1831 году архитектор Академии Константин Тон выполнил проект спуска к Неве, не порывающий со стилистикой ампира — «в лучшем греческом вкусе», как выражались в ту пору — и отвечающий по характеру россиевскому оформлению спуска Дворцовой набережной. На массивных постаментах предполагалось симметрично установить статуи Диоскуров работы П. К. Клодта, не пригодившиеся Росси. Однако по ряду соображений эти статуи решено было заменить только что привезёнными из Египта сфинксами времён фараона Аменхотепа Третьего. Тон срочно переделал проект, не внося в него больших изменений, лишь увеличив в длину размеры постаментов — в соответствии с габаритами египетских изваяний. Как это ни странно, несмотря на столь многозначительное включение в городской ландшафт подлинных артефактов древнейшей цивилизации, оно не оказало влияния на классический строй невских берегов.
По этому примеру уже в начале ХХ века был оформлен спуск Петровской набережной с гигантскими гранитными изваяниями мифологических львов Ши-Дза, вывезенными из Маньчжурии. Прибывшие в сентябре 1907 года китайские монументы решили установить на недавно реконструированной набережной, которая только в 1901–1903 годах была облицована гранитом. Изготовление постаментов и установку скульптур курировал архитектор Леонтий Бенуа.
Как ни великолепны набережные Невы с их парадными пристанями и спусками к воде, не меньше любим мы берега малых рек и каналов, особенно расположенные в местах нашего детства и юности. Для автора это — прежде всего Мойка, Екатерининский канал и Фонтанка. Здесь вступает в действие магия пушкинских строк — «твоих оград узор чугунный», очарование белых ночей, графика зимних ландшафтов, иллюстрации Мстислава Добужинского к «Белым ночам» Достоевского. Не устаю говорить об удивительном культурном феномене. Самые ранние — набережные Екатерининского и Крюкова каналов, Грибоедова и Никольского — созданы в начале 1760-х годов. Их ограды собраны из плоских чугунных балясин овальной формы, типичной для рококо. Тот же рисунок был повторён в кованых оградах Фонтанки. Но «строгие, стройные» очертания перил и мостов, постоянная включённость их в петербургский пейзаж эпохи Пушкина, Гоголя и Достоевского заставляют воспринимать их облик как неотъемлемую часть этого времени, как знак культуры XIX столетия.
Часто ли мы воображаем себе строителей этих гранитных набережных и мостов, создателей чугунных и кованых оград? Конечно, непосредственно работали с камнем, били сваи, ковали железо бородатые мужики в рубахах и портах. Но руководили ими, чертили планы, разрабатывали проекты вспомогательных сооружений — шпунтовых перемычек, временных переправ, сваебитных копров, складских сараев и грузовых пристаней — инженеры, носившие кружевное бельё, пудреные парики, треуголки, камзолы, мундиры, короткие кюлоты, чулки и туфли, а в непогоду — ботфорты с отворотами. Ф. Боур и А. Вяземский, К. Модерах и И. Герард. Среди них — знакомая фамилия: Илларион Матвеевич Голенищев-Кутузов, отец фельдмаршала, изгнавшего Наполеона из России. Именно Ларион Кутузов является автором проекта набережных и некоторых мостов Екатерининского канала. Мне посчастливилось держать в руках подписанные им чертежи.
Спуски на Мойке и на Канале организованы экономно — не выступают вперёд, за стенку набережной, а как бы «вырезаны» в береговой толще. Как правило, это одиночная лестница с небольшой квадратной площадкой у воды. Впрочем, на Екатерининском канале есть и такие, что напоминают внешние крыльца городских домов: от верхней площадки две лестницы расходятся вдоль заглублённой стенки. Нарядно и представительно. Таким спуском можно любоваться при выходе Казначейской улицы к Екатерининскому каналу или у дома 27 по его набережной. Встречаются и на берегах Канала, и на набережных Фонтанки более обширные пристани с нижней разгрузочной площадкой и двумя встречными спусками, иногда конными, в виде пандуса, но и они тоже «врезаны» в набережную, заподлицо с её стенкой, чтобы не мешать движению водного транспорта. На Мойке же есть пристань удивительной красоты — перед великокняжеским Михайловским садом. Таким образом Карл Росси связал с водой прибрежный садовый павильон, который часто называют именем зодчего.
Итак, гуляйте по набережным рек и каналов, и вы увидите массу живописных уголков, и вам захочется поделиться этим с друзьями. А вот мой пример. Последнюю четверть века — а набралось их в моей жизни без малого три, — я провёл на Петроградской стороне. И здесь спуск к воде неожиданно вошёл в быт нашей семьи. Мой сынишка ещё подростком увлёкся рыбной ловлей. Иногда он вносил приятное разнообразие в наш рацион, наловив плотвы в двух шагах от дома — на нижней площадке спуска Петроградской набережной, возле Сампсониевского моста.
