Поэтому пока что приходится апеллировать к петербургской истории, на всем протяжении которой наш город считался совсем новым – если хотите, новостройкой. Такой взгляд на Северную столицу России бытовал до первой трети XX века. Изменился он только после того, как был задушен авангард, питерский конструктивизм. После войны, блокады действительно стали думать только о том, как бы восстановить да сохранить исторический центр. Конечно, в те годы боязнь нового в центре была вполне объяснима – достаточно посмотреть, какими скучными и неинтересными домами застраивались спальные районы.
Однако не надо забывать, что, например, Казанский собор Воронихина был совершенно новым и неожиданным для своего времени зданием. Основная антитеза известному мнению, что ничего не надо менять, – это то, что сохранение петербургских традиций как раз и означает постоянное обновление, строительство новых зданий, отношение к городу как к живому организму. Совсем иное дело Рим, который вот уж действительно старый, и в этом его ценность. Там повсюду остатки древних форумов, храмов, стен, и все подчинено их сохранению. Пример поближе – Лондон, который активно обновляется, но при этом сохраняются соразмерность и масштаб зданий (есть, конечно, исключения – например, «выскочка» на Оксфорд-стрит). Другой положительный пример – это Хельсинки. Хельсинки первой половины XX века, город Алвара Аалто, других прекрасных финских зодчих, дополнен теперь произведениями талантливых архитекторов современности. При этом бережно сохранен и старый Гельсингфорс – губернский город Российской империи, с памятником русскому царю Александру Второму.
Правило придерживаться принятого в городе масштаба есть и в Париже, и в Берлине. И в Петербурге существует – никто не отменял – известное правило о карнизе Зимнего дворца, выше которого в историческом центре можно строить только церкви. Даже известный Дом компании Зингер или Елисеевский магазин не нарушили этого правила, если не считать башенок и крыш. Поэтому-то, в частности, в XIX и XX веке архитекторы так полюбили мансарды – это не только освоение чердачного пространства, но и возможность, не нарушая правила, построить в центре более высокий дом. Потому что мансарда – это уже другой материал, крышная часть, а значит – может быть выше карниза Зимнего.
Я считаю, что в Питере можно и нужно строить новые здания везде. Новое общество, новая жизнь рождают новую архитектуру, требуют обновления города. Барокко тоже было когда-то новым для России, и ампир, и модерн были новыми стилями. Старый Петербург, который нам сейчас так нравится, как раз и был построен в условиях творческой свободы, как и другие европейские города. Когда к середине XIX века Петербург застроился парадными ансамблями Росси, у многих мыслящих людей того времени эти гигантские бело-желтые имперские ансамбли вызывали отвращение и отчуждение. И только наполнившись эклектичной, человеческой, масштабной архитектурой, они заиграли по-другому, стали по-настоящему красивыми. Так и здание торгового центра, который спроектирован нашей мастерской по соседству с Казанским собором, «работает» на контрасте с исторической застройкой. Такие контрасты только подчеркивают величие старых, по-настоящему красивых зданий и в то же время показывают, что Петербург заполняется по-настоящему современной европейской архитектурой XXI века. В то же время я отнюдь не исключаю для себя возможности построить где-нибудь в Северо-Приморской части или в Купчине ампирное или новомодернистское здание. Опять-таки – по контрасту с окружающей типовой застройкой.
Марк Рейнберг (совместно с Андреем Шаровым) был участником конкурса проектов нового здания Мариинского театра.
Обложка публикации: Марк Рейнберг. Фотография Кирилла Морозова
