• Текст: Сергей Бару
  • N 59/73

Первый русский корабль в Босфоре

В 1699 году Пётр Великий, который придавал весьма большое значение роли Турции в европейской политике, решил отправить чрезвычайным посланником к султанскому двору думного дьяка Емельяна Игнатьевича Украинцева. 

Он был человеком незнатным, из провинциальных служилых людей, но и до этого не раз имел случай участвовать в переговорах с турками, а с 1689 года Украинцев фактически управлял Посольским приказом и приобрёл значительный опыт в дипломатических делах. Принципиально новым было то, что посольство доставлялось в столицу Османской империи морем на военном корабле. Экипаж «Крепости» состоял в основном из иностранцев: капитана Петра фон Памбурга, лейтенанта Лукаса Гендриксона, штурмана-поручика Христиана Отто, ещё одного штурмана, подштурмана, боцмана, двух боцманматов, констапеля (офицера-артиллериста), лекаря, 16 матросов. Из русских гвардейцев Преображенского и Семёновского полков на корабле находились два сержанта, каптенармус, пять матросов (исполнявших флотскую службу во время Азовского похода 1696 года), ротный писарь, четыре капрала, два барабанщика, 96 солдат. Всего на «Крепости» было 138 человек — без дипломатов. Это путешествие вдохновило писателя Алексея Толстого на создание одной из глав романа «Пётр Первый»:

«Под сильным креном корабль летел по тёмно-синему морю, измятому норд-остом. Волны, казалось, поднимали пенистые гривы, чтобы взглянуть, долго ли ещё пустынно катиться им до выжженных солнцем берегов. Шестнадцать человек команды — голландцы, шведы, датчане, все — морские бродяги, поглядывая на волны, курили трубочки: идти было легко, шутя. Зато половина воинской команды — солдаты и пушкари — валялись в трюме между бочками с водой и солониной. Памбург приказывал всем больным отпускать водки три раза в день: "К морю нужно привыкать!"

069_0091+2.jpg
Корабль «Крепость». Воcстановленный исторический рисунок

Шли день и ночь, на второй день взяли рифы, — корабль сильно зарывался, черпал воду, пенная пелена пролетала по всей палубе. Памбург только отфыркивал капли с усов.

Сильно страдало качкой великое посольство. Украинцев и дьяк Чередеев, лёжа в кормовом чулане, — маленькой свежевыкрашенной каюте, — поднимали головы от подушек, взглядывали в квадратное окошечко… Вот оно медленно падает вниз, в пучину, зелёные воды шипят, поднимаются к четырём стёклышкам, с тяжёлым плеском заслоняют свет в чулане. Скрипят перегородки, заваливается низенький потолок. Посол и дьяк со стоном закрывали глаза.

Ясным утром второго сентября юнга, калмычонок, закричал с марса, из бочки: "Земля!" Близились голубоватые холмистые очертания берегов Босфора. Вдали — косые паруса. Прилетели чайки, с криками кружились над высокой резной кормой. Памбург велел свистать наверх всех: "Мыться. Чистить кафтаны. Надеть парики".

В полдень "Крепость" под всеми парусами ворвался мимо древних сторожевых башен в Босфор. На крепостном валу, на мачте, взвились сигналы: "Чей корабль?" Памбург велел ответить: "Надо знать московский флаг". С берега: "Возьмите лоцмана". Памбург поднял сигналы: "Идём без лоцмана".

Украинцев надел малиновый кафтан с золотым галуном, шляпу с перьями, дьяк Чередеев (костлявый, тонконосый, похожий на великомученика суздальского письма) надел зелёный кафтан с серебром и шляпу с перьями же. Пушкари стояли у пушек, солдаты — при мушкетах на шканцах.

Корабль скользил по зеркальному проливу. Налево, среди сухих холмов, — ещё не убранные поля кукурузы, водокачки, овцы на косогорах, рыбачьи хижины из камней, крытые кукурузной соломой. На правом берегу — пышные сады, белые ограды, черепичные крыши, лестницы к воде… Чёрно-зелёные деревья — кипарисы, высокие, как веретёна. Развалины замка, заросшие кустарником. Из-за дерев — круглый купол и минарет… Подходя ближе к берегу, видели чудные плоды на ветвях. Тянуло запахом маслин и роз. Русские люди дивились роскоши турецкой земли: "Все говорят — гололобые да бусурмане, а смотри, как живут!"

***

Разлился далёкий, будто за тридевять земель, золотой закат. Быстро багровея, угасал, окрасил кровью воды Босфора. Стали на якорь в трёх милях от Константинополя. В ночной синеве высыпали большие звёзды, каких не видано в Москве. Туманом отражался Млечный Путь.

На корабле никто не хотел спать. Глядели на затихшие берега, прислушивались к скрипу колодца, к сухому треску цикад. Собаки, и те брехали здесь особенно. В глубине воды уносились течением светящиеся странные рыбы. Солдаты, тихо сидя на пушках, говорили: "Богатый край, и живут тут, должно быть, легко…"

***

Поглядывая задумчиво на огонёк свечи, светом своим заслонявшей несколько крупных звёзд в чёрном окошечке кормового чулана, Емельян Украинцев осторожно омакивал гусиное перо, смотрел, нет ли волоска на конце (в сём случае вытирал его о парик), и цифирью, не спеша, писал письмо Петру Алексеевичу: "Здесь мы простояли около суток… Третьего числа подошли отставшие турецкие корабли. Пристав со слезами пенял нам, зачем убежали вперёд, за это-де султан велит отрубить ему голову, и просил подождать его здесь: он сам известит султана о нашем прибытии. Мы наказали, чтобы приём нам у султана был со всякою честью. К вечеру пристав вернулся из Цареграда и объявил, что султан нас примет с честью и пришлёт за нами сюда сандалы — ихние лодки. Мы ответили, что нет, — поплывём на своём корабле. И так мы спорили и согласились плыть в сандалах, но с тем, что впереди будет плыть "Крепость".

На другой день прислали три султанских сандала, с коврами. Мы сели в лодки, и впереди нас поплыл "Крепость". Скоро увидели Цареград, достойный удивления город. Стены и башни хотя и древнего, но могучего строения. Весь город под черепицу, зело предивные и превеликолепные стоят мечети белого камня, а София — песочного камня. И Стамбул, и слобода Перу с воды видны как на ладони. С берега в наше сретенье была пальба, и капитан Памбург отвечал пальбой изо всех пушек. Остановились напротив султанского сераля, откуда со стены глядел на нас султан, над ним держали опахало и его омахивали.

070_14C2140.jpg
Терраса султанского дворца Топкапы в Стамбуле, откуда открываются виды на пролив Босфор и залив Золотой Рог. Фотография Юрия Молодковца

Нас на берегу встретили сто конных чаушей и двести янычар с бамбуковыми батожками. Под меня и дьяка привели лошадей в богатой сбруе. И как мы вышли из лодки — начальник чаушей спросил нас о здоровье. Мы сели на коней и поехали на подворье многими весьма кривыми и узкими улицами. С боков бежал народ.

О твоём корабле здесь немалое удивление: кто его делал и как он мелкими водами вышел из Дона? Спрашивали, много ли у тебя кораблей и сколь велики? Я отвечал, что много, и дны у них не плоски, как здесь врут, и по морю ходят хорошо. Тысячи турок, греков, армян и евреев приезжают смотреть "Крепость", да и сам султан приезжал, три раза обошёл на лодке кругом корабля. А наипаче всего хвалят парусы и канаты за прочность и дерево на мачтах. А иные и ругают, что сделан-де некрепко. Мне, прости, так мнится: плыли мы морем в ветер не самый сильный, и "Крепость" гораздо скрипел и набок накланивался и воду черпал. Строители-то его — Осип Най да Джон Дей, — чаю, не без корысти. Корабль — дело не малое, стоит города доброго. Здесь его смотрят, но не торгуют, и купца на него нет… Прости, пишу как умею. А турки делают свои корабли весьма прилежно и крепко и сшивают зело плотно, — ростом они пониже наших, но воду не черпают».

Оставить комментарий

Для того,чтобы оставлять комментарии, Вам необходимо Зарегистрироваться или Войти в свою комнату читателя.

РекомендуемЗаголовок Рекомендуем