Сейчас людям даже среднего возраста, не только молодым, не представить себе «оттепель» после «крутых маршрутов» России, проложенных февралём-октябрём 1917 года.
Учебники истории, постоянно менявшие направление, всплывавшие и тонувшие герои, исчезавшие с их страниц даже на групповых фотографиях, набитые чучелами романы и повести из нашей жизни смутили несколько поколений. Читаем сдержанный перечень деяний переворота вроде того, что «ценности, особенно обиходные, огулом пропадали из нарушенных во время революции квартир», и вспоминаем тоже по-своему сдержанные рассказы родственников о том, как разгуливали на Невском по щиколотку в шелухе семечек то ли матросы, то ли бандиты в бушлатах и бескозырках — кто их разберёт? — в дамских ожерельях из «нарушенных» квартир.
Хорошо организованная уголовная сыскная полиция в своё время отправила в тюрьму многих преступников, но в феврале 1917 года они были выпущены на свободу, и мгновенный разгром Окружного суда и Литовского замка, следует полагать, был совершён не революционерами. Городовые, дворники и швейцары были для уголовников мелочью: они скакали «попрыгунчиками», грабили обывателей, накинув на себя простыню и приделав к ботинкам матрасные пружины.
А теперь представим себе художественные и прочие материальные ценности в особняках и дворцах Петербурга, лишавшиеся этих самых швейцаров, дворников и городовых, во власти «человека с ружьём», мобилизованного на уже подорванный обычными интригами европейских стран военный фронт из разложившихся слоёв общества. Так я подхожу к делу жизни Владимира Константиновича Станюковича и всему нашему «пережитóму».
Мой дедушка по отцовской линии Владимир Константинович Станюкович (1874–1939) происходил из потомственных служилых дворян Смоленской губернии. Его прадед Иван Ефимович был награждён за доблестную службу в Егерском полку. В 1812 году он в качестве адъютанта начальника Смоленского ополчения принимал непосредственное участие в сражениях при Бородино и Малоярославце. Занимаясь в архиве нашим родословием, я обнаружила, что у одного из предков было семь душ крестьян. Содержанием остальных бумаг были ходатайства о зачислении сыновей в кадетские корпуса на казённый кошт. Был среди них и документ об отказе подтверждать родовой герб Станюковичей для нового гербовника из-за невозможности платить за это требуемые двести пятьдесят рублей.
По окончании Четвёртого кадетского корпуса Владимир Константинович поступил в московское Александровское военное училище, после которого отслужил три обязательных года в Харькове
в 222-м Лебединском запасном батальоне. Службу с разрешения начальства он совмещал с занятиями на естественнонаучном факультете с целью стать натуралистом и присоединиться к экспедиции Пржевальского. Однако более притягательными были для него искусство и литература. Ещё в гимназии он вместе с Валерием Брюсовым издавал рукописный журнал и давал будущему вождю русского символизма первые советы по стихосложению. Окончательно увлёкшись историей искусства, во время своих европейских путешествий он мог позволить себе подолгу заниматься в музеях Италии, Германии, Франции и Англии, сотрудничая с русскими журналами.
В 1897 году Владимир Константинович женился на обаятельной трепетной Надежде Юрьевне Рышковой (Палеолог). У них родился сын Николай, впоследствии поэт и постоянный корреспондент журнала «Возрождение» в Париже. В 1901 году семья переезжает в Саратов, где Надежда Юрьевна становится музой дружеского кружка художников, в который входили Виктор Борисов-Мусатов, Александр Матвеев, Пётр Уткин, Павел Кузнецов, Кузьма Петров-Водкин. Её образ запечатлён во многих произведениях Борисова-Мусатова, ей посвятил работы Павел Кузнецов.
Во время русско-японской войны 1904–1905 годов Владимира Константиновича призвали из запаса. Он руководил доставкой в Харбин снаряжения полевого госпиталя. Надежда Юрьевна поехала с ним в качестве сестры милосердия, однако, не выдержав потрясений военного времени, была вынуждена вернуться в Россию. Друзья положили её в частную московскую клинику (ту же, где страдал Врубель), в которой летом 1905 года она скончалась на руках Борисова-Мусатова. Сам художник пережил её всего на два месяца. Его последняя работа «Реквием» посвящена Надежде Юрьевне.
Владимир Константинович считал своим долгом заботиться о наследии Борисова-Мусатова и помогать семье погибшего друга. Им были собраны все письма, дневники и разрозненные заметки о Борисове-Мусатове, которые легли в основу монографического труда, посвящённого этому живописцу. В Москве и Петербурге стараниями Владимира Константиновича устраивались посмертные выставки Борисова-Мусатова, картины с которых поступили затем в фонды Русского музея и Академии художеств. Позже вместе с общим другом скульптором А. Т. Матвеевым была разработана идея надгробного памятника художнику в Тарусе.
В 1907 году выходит книга Владимира Константиновича о его восприятии русско-японской войны «Пережитóе. Воспоминания зрителя войны». К этому времени он содержал семью службой в страховом обществе «Россия» и уже был вторично женат на Евгении Николаевне Бердяевой, исповедовавшей социал-демократические убеждения круга Е. Стасовой. Очевидно, не аналитика, но эти убеждения жены повлияли на мировосприятие «зрителя» Владимира Константиновича. Тогда «свободномыслящие трудовые интеллигенты» не задумывались о том, что со времен Петра Великого Россия была не только соперницей европейских государств, но желанной кладовой богатств и источником дешёвой рабочей силы, колоссом на глиняных ногах.
Тираж книги был изъят цензурой. И только в этом, 2012 году, неутомимая изыскательница, главный редактор историко-литературного журнала «На русских просторах» Т. М. Лестева, опубликовав «Пережитóе» по сохранившемуся у моего покойного отца экземпляру, дала возможность нынешним Станюковичам иметь в библиотеке это сочинение.
Пока Владимир Константинович заботился о достатке семьи и работал над книгой «Эволюция стиля», произошло важнейшее геополитическое событие: Российская империя перестала существовать. Последние двадцать лет жизни Владимир Константинович посвятил головоломным усилиям по сохранению художественного наследия сокрушённой российской цивилизации. На этих путях у «хранителя» были хитроумные единомышленники и полномочные, смертельно опасные враги.
Из четверых сыновей старший оказался в эмиграции в Париже, второй сын погиб на фронте
в 1943 году, младшие Кирилл и Алексей после войны прожили содержательную академическую жизнь. Дочь Татьяна, также доктор наук, всю жизнь проработала в Кунсткамере, скончалась в результате несчастного случая.
Я сейчас в возрасте дедушке при конце его жизни. Нас, Станюковичей, довольно много. Но жизнь задействовала столько активных персонажей, что мы уже не выделяемся так, как наши предки. Мы все, послевоенные, не переживали таких катаклизмов, нет у нас и таких друзей-художников. Мы движемся по проторенным дорогам. Разве что мой покойный муж Юрий Михайлович Денисов (1925–2001), историк архитектуры, в силу возраста может считаться в чём-то подобным Владимиру Константиновичу хранителем.
Мы же, «оттепелевые», постепенно получали доступ к открывавшемуся третьему этажу Эрмитажа, к Борисову-Мусатову и Петрову-Водкину в Русском музее, «Тарусским страницам», к оскудевшему Шереметевскому Фонтанному дому, ко всему тому, спасению чего посвятил себя свободомыслящий хранитель. Таковым ему пришлось стать при содействии Наркома Луначарского, поддержавшего графа Шереметева в передаче Фонтанного дома в собственность государства под охрану Рабочего и Крестьянского правительства. Здесь была линия наробразования и политпросвета.
В защиту национальных культурных ценностей Владимиру Константиновичу приходилось идти на всевозможные ухищрения: во дворце был создан Музей дворянского быта, сохранялись Общество любителей древней письменности, Археологическое общество, Историко-генеалогическое общество, поддерживалось постоянное сотрудничество с другими Шереметевскими усадьбами, с Русским музеем, Эрмитажем, Публичной библиотекой…
В эти годы администрации Фонтанного дома должно было изыскивать средства на содержание музея (отсюда договор с «Северокустарём» на склад лесоматериалов во дворе) и уступать реквизициям в «Помгол» («Помощь голодающим»), кассу разменного капитала Народного банка РСФСР, в комиссии по изъятию церковных ценностей.
В этой короткой повести тех «временных лет» не перечислить все усилия и деяния сторон. Наконец в 1925 году постановлением Совнаркома по Ленотделению Главнауки Шереметевский и Меншиковский дворцы, а также Летний дворец Петра Первого с содержимым и сотрудниками включаются в состав Историко-бытового отдела Государственного Русского музея. Бумаги Шереметевых расходятся по архивам. Теперь задачей Владимира Константиновича было изучение прошлого с позиций социологического и классово-экономического подходов: «Труд и быт крепостных крестьян XVIII–XIX веков», творчество Аргуновых, бюджет и уклад имений Шереметевых.
Летом 1929 года Совнарком ставит Шереметевский дворец на местный бюджет. Сразу создается ликвидационная комиссия, которая распределяет 150 000 единиц хранения: часть отдаётся Эрмитажу, Русскому музею, Публичной библиотеке. Остальное же было продано через комиссионные магазины. Владимир Константинович в эти годы писал никогда не увидевшие свет работы «Флорентийские новеллы», «Симонетта», «Тамбовский помещик 40-х годов XIX века и его хозяйство».
После убийства Кирова начались массовые высылки дворян. Отсюда анекдот тех лет об очередях за железнодорожными билетами:
— Женщина, вы чего прёте без очереди?
— Я дворянка, мне в 24 часа!
В 1936 году Владимир Константинович с семьёй оказался в хорошо ему известном, заметно изменившемся Саратове.
Друзья напомнили вершителям судеб о его свободомыслии, о кружке Е. Стасовой и полном бескорыстии такой известной в литературе о русском флоте фамилии. Через полгода Станюковичи вернулись. Владимир Константинович, собравший до того неизвестные произведения крепостного художника Г. Сороки, всё это время работал над монографией о нём. Скончался Владимир Константинович в 1939 году.
Много лет мы с дочерью Екатериной Станюкович-Денисовой, музейные работники, «переживали» восстановление художественной жизни своего города и составляли из пережитого Владимиром Константиновичем цельную картину, работая в библиотеках и архивах. Это не только наш случай, наша семейная история — таких в Петербурге немало.
Елена Станюкович — выпускница кафедры истории искусства исторического факультета ЛГУ. С 1970 года — сотрудник Научно-просветительского отдела Государственного Эрмитажа. Сфера научных интересов: русское искусство и культура XVIII — начала XX веков, история коллекционирования произведений искусства в России. Внучка В. К. Станюковича.
