Один из основоположников русской гигиены Фридрих Гульдрейх Эрисман родился в Швейцарии. Русское имя Фёдор Фёдорович он получил в Петербурге, куда перебрался в 1869 году. В багаже 27‑летнего врача-окулиста было звание доктора медицины, полученное по окончании Цюрихского университета, и стажировки в лучших глазных клиниках Берлина, Вены и Праги.
В Петербурге Эрисман быстро освоил русский язык, сдал экзамен на доктора медицины в Императорской медико-хирургической академии и занялся частной практикой по глазным болезням. Молодой даровитый окулист скоро приобрёл известность, и городские власти предложили ему провести масштабное исследование зрения у учащихся гимназий столицы. Результатом изучения стала работа «Влияние школ на происхождение близорукости», обратившая на себя внимание в русских научных кругах. В ней Эрисман установил, что по мере приближения к окончанию школы растёт число близоруких учеников. Он разработал ряд гигиенических требований к освещённости классных комнат, а также предложил особую школьную парту (известную сегодня как «парта Эрисмана»). Конструкция состояла из стола и скамейки, скреплённых между собой и соединённых с предыдущей и последующей партами. Наклонная крышка парты с выемкой для чернильницы и ложбинкой для ручки откидывалась, под столом была подставка для ног, а скамейка поддерживала спину ученика прямо под поясницей. Парта Эрисмана, по праву считающегося пионером школьной гигиены, использовалась в советских школах до 1970‑х годов.
Перспективы гигиенической науки захватили Эрисмана, он забросил частную практику и занялся новым делом — изучением санитарного состояния знаменитой Вяземской лавры — самого, как считалось, злачного места Петербурга. Этот квартал, занимавший большой участок в начале Забалканского (ныне Московского) проспекта между Сенной площадью и Фонтанкой, застроил в начале 1860‑х годов князь Александр Вяземский. Отдельные помещения и флигеля князь сдавал в аренду под дешёвые трактиры, меблированные комнаты, питейные заведения.
Результаты своего расследования Эрисман опубликовал весной 1871 года в журнале «Архив судебной медицины и общественной гигиены», став первопроходцем и в социальной гигиене. Статья имела большой общественный резонанс. Выяснилось, что князь, решив сэкономить на вывозе нечистот, приказал подсоединить домовые сточные трубы, идущие из отхожих мест, к городскому водостоку, предназначенному для отвода дождевой воды со дворов и улиц. В результате испражнения из Вяземской лавры долгое время спускались напрямую в близлежащую Фонтанку, откуда всё местное население брало воду для питья и стряпни. Поскольку домовладелец нарушил соответствующий закон от 1845 года, дело удалось довести до суда, и он угодил в тюрьму на одиннадцать дней. Эрисман же продолжил обследование подвальных жилищ и ночлежных домов, опубликовав позднее ещё несколько статей. Интересовала учёного и проблема очистки города от нечистот. К этой теме он тоже подошёл как новатор, проведя экспериментальное исследование «испарений выгребных ям», единственное в санитарно-гигиенической литературе того времени, и изложив его в работе «Ассенизация Санкт-Петербурга и пневматическая система».
Труды Ф. Ф. Эрисмана. Из собрания библиотеки Санкт-Петербургского государственного медицинского университета имени И.П. Павлова
Окончательно решив сосредоточиться на гигиене и санитарии, Эрисман в 1872 году покинул Петербург и отправился в Мюнхен, где два года совершенствовал свои знания в лабораториях европейских «светочей гигиены» М. Петтенкофера и К. Фойта. Результатом стали два фундаментальных труда — «Руководство к гигиене» в трёх томах (1872–1875) и «Общедоступная гигиена» (1878), переведённые на многие языки и сделавшие их автора европейской знаменитостью. Многие их положения легли в основу современного понимания гигиены как научной дисциплины. В этих работах Эрисман чётко определил цели гигиены как науки: во‑первых, исследовать влияние на человека всевозможных явлений природы, действию которых он непрерывно подвергается; во‑вторых, выявить влияние той среды, в которой он живёт вследствие своего социального положения, и, в‑третьих, найти средства для смягчения действия всех неблагоприятных для организма человека условий со стороны природы и общества.
Одной из главных новаций Эрисмана был социальный подход к гигиене — в отличие от других европейских гигиенистов, склонных к оторванным от реалий жизни научным «штудиям». Он писал: «Пользу могут принести только мероприятия, улучшающие санитарные условия целых групп населения или всего народонаселения… Здоровье отдельной личности представляет собой лишь часть общественного здоровья… В природе человека не заключается никаких оснований к тому, чтобы признать болезнь человека неотвратимой роковой необходимостью… Человеческая смертность находится в теснейшей связи с несовершенством нашего жизненного строя». Изучение гигиены для Эрисмана — не самоцель, гигиена неотделима от социально-экономического прогресса: «Нам неизвестно никаких таких средств, никаких специально санитарных панацей, которые сами по себе, без благоприятных условий прогресса культуры и даже вопреки им могли бы разом и значительно улучшить народное здоровье в стране, тем более такой обширной и малонаселённой, как Россия с её известным крайне низким уровнем народного достатка, слабо развитой производительностью, сильной подавленностью населения и пр.». Учёный призывал за исправлением следствий не забывать их причину: «Нищета — наиболее генеральное бедствие русского народа, и как ни важны те или иные санитарные влияния на здоровье нашего населения, но они весьма часто подавляются влиянием ещё более мощного экономического фактора».
Эрисман настаивал на тесной органической связи научной гигиены и практической санитарной деятельности: «Научный характер общественной гигиены нисколько не страдает от того, что она до некоторой степени привлекается и к практической деятельности, если только эта практика основывается не на произвольных действиях отдельных личностей, а на прочной научной и объективной почве». Стремясь поставить точную науку на службу злободневным общественным вопросам, Эрисман возражал против попытки противопоставить гигиену научную (экспериментальную) и общественную, как якобы не носящую научного характера: «Я не допускаю отделения общественной гигиены от научной, а понимаю только разделение гигиенической науки как одного целого на экспериментальную и общественную гигиену, причём за второй признаю такое же научное значение, какое имеет гигиенический эксперимент. Очевидно, что это две стороны одной и той же науки, взаимодополняющие друг друга, а в сущности составляющие одно целое».
Между двумя основоположниками русской гигиены, Ф. Эрисманом и А. Доброславиным, существовало принципиальное разногласие, имевшее большое значение для науки тогда и не потерявшее своей актуальности сейчас. Спор возник вокруг проблемы отделения гигиены от лечебной медицины. А. Доброславин писал: «Для идеально полного образования специалиста по гигиене необходимо изучение такого количества предметов, что совместить всё это с изучением не меньшей массы предметов медицинской области знаний нет возможности… Правда, лучшим гигиенистом мог бы быть, соответственно пополнив своё образование, врач, но из этого не следует, чтобы не могли быть гигиенистами люди, не получившие предварительной медицинской подготовки». Других взглядов придерживался Эрисман: «…Если же признать гигиенистами тех физиков и химиков, которые временами, между прочим, занимаются вопросами, близкими санитарной науке, то этим совершенно нарушится принцип, положенный нами в основание всех гигиенических исследований и гигиены вообще, — связь изучаемых явлений со здоровьем человека, ибо едва ли может судить о влиянии какого-либо внешнего фактора на организм лицо, не получившее медицинского образования… Следовательно, отделение гигиены от её исходной точки, от человеческого организма, уничтожение органической связи с медициной было бы, в моих глазах, крайне опасной операцией, могущей иметь весьма печальные последствия для дальнейшего правильного развития гигиенического знания. Поэтому я считаю гигиену самостоятельной наукой, имеющей свои собственные задачи и цели и нераздельно связанной с медициной». Эрисман считал, что знание методов гигиенических исследований обязательно для врача, но при этом они должны «отталкиваться» от основного объекта изучения гигиены — живого человека, а не носить характера исследования оторванной от человека внешней среды. Дальнейшее развитие гигиены подтвердило правильность точки зрения Эрисмана.
План и фасад главного корпуса Петропавловской больницы (позже — больницы имени Ф.Ф. Эрисмана). Иллюстрации из книги «Санкт-Петербургская городская Петропавловская больница. Исторический очерк. 1835–1910» из собрания библиотеки Санкт-Петербургского государственного медицинского университета имени И.П. Павлова
Укажите, пожалуйста, адрес электронной почты, указанный при регистрации Комнаты читателя. Мы пришлем на него инструкции по восстановлению Вашего пароля.
