Название цикла уточняет — здесь вновь на первый план выдвигается не сюжетная или формальная сторона скульптуры, а материал, фактура, или «шум для глаз», как говорил выдающийся исследователь В. Марков (1877–1914), в частности, приводивший «философскую истину» Рейнольдса: «самая приятная живопись та, которая потрескалась».
Фактура, интонация, изменчивые переходные состояния — один из главных мотивов творчества современного художника, неспособного опираться на «конструкции» идеологии или формы. У Молодковца, главного фотографа Государственного Эрмитажа, глаз настроен на древние предметы, дворцовые интерьеры и шедевры искусства. «Рейнольдсовские» кракелюры времени Молодковец демонстрирует через призму современного видения. В прошлом он создал снимки стен старинных зданий Санкт-Петербурга, обретающих при приближении к ним качество авангардной абстрактной живописи. В проекте «Новый Эрмитаж» Юрий снял старинную скульптуру, укутанную в полиэтиленовую пленку во время реставрации Николаевской лестницы музея. Создавая цикл «Мрамор» в 2008 году, фотограф гениально разглядел то, мимо чего прошли миллионы посетителей Эрмитажа — отражения в матово блестящих стенах залов Лео Кленце статуй древнегреческой экспозиции.
В новом цикле, посвящённом скульптуре Гатчинского дворца, снятые Молодковцом статуи крайне разнообразны по качеству, времени исполнения и типу персонажей — они объединены только материалом. Это своеобразные редимейды классики — знакомый широкий «набор» роскошного декора русского имперского загородного дворца. В серии с, соответственно, несколько поп-артистским названием «Мрамор-2» Молодковец задействует новые приёмы, подавая статуи, как портреты. Специально установленный жесткий свет, большое приближение, необычные ракурсы с затейливыми орнаментальными деталями выявляют в старинных образах интригующую современную психологичность.
На уровне «фактуры» здесь оказываются глубоко и равно индивидуальны Фавн с забавными острыми ушами и Александр Павлович Благословенный, Афина Паллада и гримаса какой-то аллегорической старухи XVIII века. И в абстрактно-идеальных лицах античных богов, и в серийной барочной «продукции» фотографом-пигмалионом выявляется неожиданная личностная «литература». В петербургской фотографии, парадоксально начавшей свой новый подъём в советском Ленинграде, в творчестве таких мастеров, как Борис Смелов, «портреты скульптур» Летнего сада подавались ностальгически, с дистанции. У Молодковца скульптурная классика не отдалена, как у фотографов андеграунда, и не перегружена школьно-туристическими штампами советского фото. Здесь она мерцает на грани оборотничества, которое ныне актуализируют формы новейших мульти-медиа — дигитальный кинематограф, компьютерные игры и т. д. Скульптурные образы подчас разворачиваются в по-гофмановски романтическом, почти гротескном ключе, вызывающем в памяти ожившие статуи Мериме и Пушкина и столь совпадающем с современным состоянием наших дворцово-парковых хозяйств.
